Шрифт:
Закладка:
Что случилось с Эвиалом, с Мельином, с Долиной Магов, наконец?
— Не грызи себя, — обернулась Аэсоннэ. — Мы, драконы, принимаем мир таким, какой он есть. Небо. Ветер. Солнце. Вода. Полёт. Чего ещё надо для счастья?
— Вам, наверное, и впрямь ничего.
— И тебе тоже. Не грызи себя, я же сказала. Здесь найдутся настоящие враги.
«Я дрался в Мельине и в Эвиале. Хранил Мечи, сам того не ведя, но хранил. Не размокай, не распускайся — не этому ли учил тебя отец? Жаль, что ты так редко о нём вспоминал…»
Ты Кэр Лаэда, сын Далии и Витара Лаэда. Помни об этом. Всегда.
Он не сжимал кулаков и не стискивал «до хруста» зубы. Просто встал и пошёл за драконицей, почти не уступая ей в быстроте.
— Что с твоим посохом?
Они сидели у костра. Аэсоннэ предложила было разжечь, однако Кэр лишь покачал головой. Нет, он должен сам.
Простенькое огненное заклятие получилось у него с шестого раза. Сила выскальзывала, не подчинялась, не заполняла мыслеформы, не трансформировалась; тонкий язычок пламени поднялся над растопкой, лишь когда Фесс с отчаяния прибег к рунной магии — да-да, той самой, началам которой его обучил старик Парри, когда потерявший сам себя Кэр Лаэда впервые оказался на Северном Клыке.
— Посох как посох, — некромант оглядел выломанный ранее можжевеловый ствол.
— Ничего не чувствуешь? — удивилась драконица. — Не видишь разве…
— Погоди, не говори, сам определю, — остановил он её.
Сила вывёртывалась, словно склизкая рыбина из рук. Билась, изворачивалась, дёргалась; и горчила, да. Аэ была совершенно права. У магии здесь имелся странный привкус, возникавший во рту у Кэра всякий раз, как он пытался пустить в ход какое-то заклятие.
Как там чертил Парри, этот ворчливый старикан? Руна Познания, силы нездешние и заповедные, какой пафос!..
Однако нелепая, вычурная и пафосная руна сработала на удивление хорошо. Прямо в воздухе возник голубоватый росчерк, двинулся, расширяясь, замерцал, охватывая воткнутый в землю можжевеловый ствол.
От посоха в землю потянулась масса тёмных линий, донельзя похожих на корневую систему, словно сухая лесина собралась врастать и зеленеть.
И по этим призрачным корням в можжевельник вливалась сила. Вливалась, несмотря на всю свою недоступность. Тянулась вверх давно засохшими и сжавшимися капиллярами, касалась изнутри коры, поднималась ещё выше, в причудливый комель, напоминавший мёртвую голову.
Удерживать руну оказалось больно, кончики начертивших её пальцев обжигало, жар поднимался по фалангам к ладони — магия требовала свою цену.
Трава возле посоха быстро желтела и жухла, на глазах высыхала, распадаясь невесомой чёрной пылью. Тёмный круг быстро расширялся, и они с Аэ невольно отступили, сперва на шаг, потом ещё на один, потом на два…
Пролетавшая птичка с ярко-красной грудью словно натолкнулась на незримую преграду, забила крыльями, едва выровнялась и в панике метнулась обратно. Коричневатая лягушка с лихорадочной поспешностью скакала прочь; всё живое бежало, кто не успевал — обращался в такой же прах, что и недвижная трава.
— Нет!
Пепел взлетел вокруг ступившего в него Кэра, пальцы стиснули можжевеловый ствол, сейчас горячий, словно металл из горна — Фесс едва выдержал. Рванул вверх, что-то хрустнуло, лопались тёмные связки, опадали, рассеивались.
Ствол можжевельника почернел. Кора с него сошла, дерево сделалось гладким и тёмным, но всё равно было видно, что некогда оно было живым кустом.
Оставшийся круг мёртвой травы, однако, менялся на глазах. Сквозь пепел к свету устремились тонкие изумрудные ростки, разворачивались листья, вверх тянулись стебли. Уродливая рана на глазах закрывалась, словно тёмный посох вытянул из неё всё, что мешало расти и цвести.
Подобие мёртвой башки на вершине посоха, однако, почти исчезла. Вместо неё теперь появился заострённый кол, словно подготовленный для достойного оголовья.
Вместо пепельно-серой мёртвой земли ярко-ярко зеленел теперь радующий глаз овал; трава на нём поднялась чуть ли не вдвое выше, чем рядом.
Аэсоннэ глядела на всё это широко раскрытыми глазами.
Кэр подбросил посох, вновь поймал — мёртвое сделалось живым, впитав в себя… что? Убил — и воскресил. Высосал яд? Открыл дорогу новому?..
Фесс осторожно попробовал одно из старых своих заклятий, ещё ордосских времён. Он вспоминал имена Древних Эвиала, имена Тёмной Шестёрки; тогда он держал в руке ритуальный кинжал с их изображениями, капал на него эликсир; теперь хватило просто мысли. Сила отозвалась — не то, чтобы совсем послушно, но куда лучше, чем прежде.
Старая магия работала. Хотя имена Тёмной Шестёрки, Древних Богов Эвиала, правивших им, покуда не явились Ямерт и его присные — прозвания эти, Зенда и Дарра, Сиррин, Аххи, Шаадан, Уккарон — не могли ничего значить здесь, в новом мире.
Если, конечно, мир этот был и в самом деле новым.
— Аэ!.. Ты уверена, что это не Эвиал?
Драконица вдруг смешно наморщила нос, втягивая воздух. Скорчила гримаску.
— Магия совсем другая. Горькая.
— Да, горькая… Но, быть может, она просто изменилась? Мы же как-то выбрались… откуда выбрались? Но до сих пор не знаем, что это было…
— Я знаю, что я знала. Но… потом всё как-то так завертелось… Вчера не вчера, сегодня не сегодня, завтра не завтра — времена смешались все. А потом этот вот мир.
— Мир как мир, — огляделся некромант. Осторожно поставил посох — не начнёт ли убивать всё вокруг себя на земле? — но нет, трава спокойно зеленела, и даже какая-то пёстрая бабочка уселась отдохнуть на его остром навершии. — Небо голубое, солнце жёлтое. Воздухом можно дышать, воду можно пить, а местного козла можно зажарить и съесть. Сила странная, ну так что ж теперь, «горькая» — значит, «горькая».
— Мир как мир, — согласилась драконица. — Оно-то и странно.
— Чего ж странного?
— Мы попали в жуткий катаклизм. Всё горело и рушилось, время сошло с ума, всё, всё — один сплошной ужас, — взор Аэ заледенел, она глядела в одну точку. — А потом вдруг раз! — и появляется этот мир, и я падаю в него, и… и всё.
— Ну да. Нам повезло, — Фесс старался, чтобы слова звучали уверенно и спокойно. — Попался нормальный
