Шрифт:
Закладка:
В Нижнем Новгороде жила Варенька Нефедьева, которую Лыков, как ему казалось, сильно и безнадежно любил. Но богатство барышни разделяло молодых людей. Это была пропасть, которую нельзя преодолеть. Стать нахлебником? Управлять огромным лесным имением? На это Алексей не мог согласиться. В итоге время шло, барышня тихо кисла в Нижнем, сыщик бился с разбойниками, и будущего у их романа, очевидно, не имелось. А тут вдруг юная красавица с лучистыми глазами, да еще и смотрит на него с восхищением. Брат, видимо, не предполагал, что своими рассказами о госте вскружил сестре голову. Когда же она позовет к чаю? Скорее бы ее снова увидеть!
Тут мужчин позвали в гостиную. Чай разливала жена хозяина, Анна Федоровна, а сестра подавала чашки. Она протянула посуду гостю, и пальцы их нечаянно соприкоснулись. Лыков почувствовал, что краснеет, как юный гимназист. Этого только не хватало… Но и барышня тоже порозовела. Брат с удивлением воззрился на нее и что-то буркнул себе под нос. Наскоро выпив свою чашку, он утащил сыщика обратно в кабинет. Больше в тот день Алексей Машу не увидел.
Наконец свежеиспеченный «демон» был готов к внедрению. Павла Афанасьевича сильно заботила секретность операции. О ней знали в Псковской губернии лишь несколько человек. Во главе стояли губернатор и тюремный инспектор – без их участия внедрить агента в цинтовку было невозможно. Точнее, засунуть его туда могли многие. А вот прикрывать и, в случае необходимости, спасать – только эти двое.
Решающее совещание проводил начальник ГТУ тайный советник Галкин-Враский. Он хорошо знал и Благово, и Лыкова. И так же хорошо понимал, какие опасности подстерегают Алексея за тюремными стенами. Михаил Николаевич сразу заявил, что тому необходим ангел-хранитель. Если смотритель замка связан с «блиноделами», сыщику трудно будет помочь через его голову. Нужен кто-то, кто все время находится внутри, за стеной от арестанта. И когда потребуется, успеет вовремя вмешаться. Это всяко не начальник губернии! Тюремный инспектор может посещать цинтовку хоть каждый день, однако ночью он ляжет в постель. А «демона» в эту минуту, возможно, начнут убивать…
Псковский губернатор, действительный статский советник в звании камергера Прутченко, занимал свою должность уже десять лет и знал губернию вдоль и поперек. Он привез на совещание тюремного инспектора коллежского асессора Случаева. Услышав, что «демону» нужен агент для связи в самом тюремном замке, Прутченко тут же обратился к нему:
– Евгений Парфенович, есть у нас внутри надежный человек?
– Эх, Михаил Борисыч, – вздохнул инспектор, – если бы был, разве дозволили бы мы тогда печатать там фальшивки?
Тюремщики разом сникли. Дело, вскрытое сыщиками, било по их репутации. И ладно бы такое обнаружилось где-нибудь в Сибири, куда начальственный глаз заглядывает редко. Но Псков! Меньше трехсот верст от столицы!
– Как же мы закупорим Лыкова в клетку, если не имеем внутри осведомления? – начал горячиться Благово. – Я был уверен, что доверенное лицо в тюрьме найдется. Нужно только его завербовать, пуганув тем, что смотрителя скоро самого посадят. И оттого ему выгодно успеть помочь властям. Среди десятков служителей вы такого не нашли? Неужели все так прогнило, что нет кандидата в честные люди?
Псковичи стали вполголоса совещаться между собой, остальные притихли. Губернатор перебирал фамилии, а инспектор их по очереди отклонял. Наконец они сошлись в отношении некоего Арфина. Михаил Борисович пояснил остальным:
– Этот Арфин служит старшим надзирателем во временной каторжной тюрьме. Отставной фельдфебель Нижегородского драгунского полка, между прочим.
Лыков со знанием дела прокомментировал:
– Отличная аттестация.
– Именно, – продолжил начальник губернии. – И он уже внутри. Правда, временная тюрьма в стороне от собственно замка, но кадр общий. Евгений Парфенович распорядится, чтобы был произведен обмен: из замка в каторжную переведут, скажем, Грыневича – это тамошний старший надзиратель, прощелыга и взяточник…
– Что же вы его не выгоните, ваше превосходительство? – вставил Галкин-Враский.
– А не хочет никто порядочный на такую должность идти, ваше превосходительство, – хладнокровно пояснил губернатор. – Идут исключительно люди с ветру. Вот когда вы повысите оклады жалованья, мы сможем выбирать. А пока имеем дело с тем материалом, какой есть в наличии. Но я продолжу. Причину для обмена мы с Евгением Парфеновичем придумаем по дороге домой. Такие горизонтальные перемещения – обычное дело, прикроем как-нибудь… правдоподобно. Однако потребуется хотя бы пара недель, чтобы Арфин пообвыкся. Он станет Лыкову главным помощником. Мы, генералы, вряд ли чем подсобим… Есть у нас полмесяца на подготовку?
– Есть, – категорично заявил Благово. Увидев трезвомыслие губернатора, он несколько успокоился. – Борода у Лыкова еще не отросла. Тут спешка не годится. Голова в ставку идет.
Лыков как младший в чине помалкивал, но все понимали, что речь идет именно о его голове. А Павел Афанасьевич развил мысль:
– В губернском тюремном замке, судя по спискам, почти двести сидельцев. Новый человек легко затеряется. Но нам-то надо, чтобы Алексей Николаевич не затерялся, а вызвал у организаторов аферы сильный интерес. Он явится туда как подследственный и должен, что называется, наделать шуму. То есть чем-то сразу выделиться. Евгений Парфенович, расскажите, как живет замок? Кто там правит, кто прислуживает? Имеется ли у вас внутреннее осведомление?
Инспектор смешно наморщил лоб: какое, мол, осведомление? И ответил соответственно:
– Оно требует денег, а их не было и нет. Народ внутри вправду гнилой и хорошим зараз не станет. Будем выкорчевывать постепенно. На сегодня картина такая, что шпанкой правят трое бродяг. Их по закону надо бы в Сибирь, этапом. Но ребята ловкие, доктор их покрывает и смотритель тоже. Я не мог понять почему. Теперь понятно: они его опричники. Те цепные псы, которые держат тюрьму в кулаке. Алексею Николаевичу неизбежно придется столкнуться с ними, так устроен ихний мир. Новичка сразу попробуют на зуб самым жестоким способом – унизят, побьют, уложат головой к Прасковье Федоровне[59]. Надо это понимать.
– Трое? – пожал плечами Лыков. – Ну, дам я им память до новых веников!
Псковичи хмыкнули недоверчиво, но начальник ГТУ развеселился:
– Поверьте, господа, так и будет. Видел я Алексея Николаевича разок в деле, когда в Домзаке[60] прошлой осенью случилось неповиновение. Мы уж воинскую команду вызвали, вот-вот кровь могла пролиться. Жуть… А Лыков как раз в это время доставлял на Шпалерную очередного арестованного. Узнал нашу беду, посмеялся, зашел один в бунтующую камеру и выкинул в коридор парочку самых горлопанов. Пинком под зад! Толпа завизжала, но вступиться никто не решился. Сила…
– Продолжим, – обратился Благово к Случаеву. – Есть три негодяя, которые правят арестантской братией. Их нельзя накануне прибытия Лыкова услать по этапу?
– Доктор не дозволяет, – напомнил инспектор. – Не за просто так, знамо дело. Чертовщина какая! Чувствовал я: нечисто в замке. Бродяги заселились и живут почти год, и никто их не гонит. Есть «иванская» камера, куда прочие ходят за приказаниями. А смотритель молчит. Так, конечно, по многим тюрьмам: начальнику удобно, когда за дисциплину есть с кого спросить. Сами арестанты охотно подчиняются своему брату фартовому, если у того кулаки тяжелые. Взятки берет смотритель? И это по всем тюрьмам. У воды да не напиться? Так я думал и терпел, потому как заменить тюремный персонал в провинции некем. Не-кем! Хоть гоните меня с должности, но это факт. Однако правда намного хуже. Деньги они там, оказывается, чеканят, шалыганы!
– Смотрителю как фамилия? – взял карандаш начальник ГТУ. – Правильно помню, что надворный советник Тарасенко-Годный?
– Правильно, ваше превосходительство. Ни на что этот сукин сын, конечно, негодный, но командует губернским тюремным
