Шрифт:
Закладка:
Не ожидая удара союзника…
Конечно, дозорные рано или поздно заметят приближающихся русичей, разбудят стойбище — но будет уже поздно. Русы ударят в сцепленные между собой телеги, разрубая могучими ударами секир деревянные дышла-сцепки, переворачивая возы, растаскивая их — и прорываясь сквозь получившиеся бреши! После чего, готовые и жаждущие боя они ударят по только-только проснувшимся, спешенным поганым, чьи стреноженные кони мирно пасутся на окрестных лугах…
Уж без коней-то родовое ополчение степняков ничем не превосходит ополченцев-русичей! Скорее уж наоборот, уступают им в ближнем бою, исильно уступают…
Но что это?! Когда до стены «гуляй-города» ратникам Киева и Галича осталось всего с сотню шагов, Михаил Всеволодович вдруг увидел желтое пятно, поднявшееся над телегами. Оно дважды мигнуло и пропало — и тут же впереди раздался неожиданно резкий свист! А следом, практически сразу — хорошо различимый гул-жужжание… Захододело в груди князя, уже понявшего, что происходит — а с губ его сорвался дикий вскрик:
— Щиты! Щиты поднять над головами!!!
Более опытные, бывшие в сражениях вои не хуже Михаила Всеволодовича разобрали в раздавшемся впереди свисте, а после гуле-шипении над своими головами (более похожем на шмелиное жужжание), звук полета срезней. Большинство их успело вскинуть щит и даже присесть!
В отличие от замешкавшихся товарищей или молодняка, в бою ни разу не бывшего…
Предрассветные сумерки огласили многочисленные крики боли раненых русичей — и повторный свист взмывающих в короткий полет срезней… А за ним звонкие, многочисленные хлопки — чем-то похожие на хлопки самострелов, только заметно более громкие! Мгновением же спустя над рядами наступающих ополченцев встал отчаянный крик ужаса — и дикие вопли тех, кто попал под удар коротких копий, отправленных в полет стрелометами поганых… Ведь их снаряды насквозь прошибают любые щиты — а следом и два, а то и три тела несчастных прежде, чем потерять убойную мощь!
И в довесок от виднеющегося справа леса послышался гул копыт многочисленных степняцких лошадей, стремительно приближающихся к пешим ратникам Галича и Чернигова. То были татарские всадники-лубчитен, намеревающихся атаковать орусутов и со спины, и с правого бока, лишая ополченцев мужества внезапным ударом и отрезая им путь к отступлению…
К спасению.
Это было мгновение выбора — выбора, что определяет всю будущую жизнь! В том числе и ее продолжительность… Михаил Всеволодович ясно понял, что его воев ждали, что татары прознали о готовящемся нападении не иначе, как от перехваченных ими гонцов. Вон, и со стороны пороков уже так же раздался все тот же свист да хлопки стрелометов, да скрип канатов камнеметов… И крики попавших под их удар волынцев! Вот сейчас его ратников окружат — и те побегут, обязательно побегут, истребляемые татарами… Но он-то еще может спастись! Верный Бурушка под седлом, выручит, вынесет из-под удара приближающихся поганых! Тем более, что его гриди могут направить своих жеребцов не назад, а вперед — туда, где поганых сейчас и нет, вдоль стойбища! Уйти, вырываться с сотней воев сквозь татарские разъезды, доскакать до дружины, ушедшей с Шибаном, предупредить гридей, чьи жизни в сече стоят куда больше, чем жизни ополченцев…
Да, это действительно важно успеть сделать!
— Полюд — бери десяток своих воев, прорывайтесь вперед, вдоль лагеря поганых и скачите на полудень, вслед конному войску, ушедшему с татарами! Прорвитесь сквозь дозоры — любой ценой, но прорвитесь, хотя бы один гонец должен до воеводы Святослава добраться, о случившемся рассказать! Скачите!!!
Дробно застучали по земле копыта тяжелых жеребцов верного и послушного боярина, молча вскинувшего руку на прощание, а князь уже покликал другого:
— Феодор! Предупреди тысяцких ополченцев — пусть в город уходят, к воротам! И не бегут, а в «ежа» собьются, как мы после Калки по степи шли — только так и уцелеют! Мы ведь сотни верст тогда ногами отмерили — им же достаточно несколько сот шагов пройти до спасения…
— Но княже…
— Выполняй!!!
Крик Михаила не терпел возражений. И верный, самый близкий к князю боярин лишь тяжело вздохнул, разворачивая скакуна… Сам же Михаил Всеволодович Черниговский обратился к прочим дружинникам сотни с короткой речью:
— На миру и смерть красна, братья! Не задержим мы сейчас конных поганых, то побежав, вся рать наша сгинет под копытами степняцких коней! Так разделите же со мной смертную чашу, как делили братину с хмельным медом на пирах, други! Мервые сраму не имут — гойда!!!
— Гой-да-а-а-а!!!
Не убоялись и не изменили преданные гриди Михаилу Всеволодовичу в его последнем бою. Победил свой страх, не изменил и сам он своей чести и чувству долга перед ополченцами, последовавшими за князем по его зову! И навстречу двум тысячам накатывающих на ратников Киева и Галича татарских всадников-лубчитен устремилась тонкая полоска растянувшихся в линию дружинников, склонивших копья навстречу врагу!
Сумерки скрыли приближение малого отряд княжих гридей к поганым. А когда татары разглядели врага, то в растерянности пустили срезни не в более уязвимых жеребцов — хоть те также защищены нагрудниками и наголовниками… Нет, стрелы агарян полетели в дружинных, надежно защищенных прочными треугольными щитами-тарже, перенятыми у европейских рыцарей, и дощатой броней — не причинив русичам особого вреда! Несколько мгновений стремительного галопа, несущего ближников Михаила на рысящую навстречу татарскую конницу… И граненые пики, крепко зажатые гридями, ударили в поганых на разгоне могучих жеребцов, пронзая тела их насквозь, вышибая из седел!
— СЕ-Е-ВЕ-Е-Е-Е-РРР!!!
Закованными в сталь медведями ворвались дружинники в ряды легких степных лучников, уподобившихся перед ними не волчьей стае, а скорее уж своре дворняг! Потеряв обломанные или застрявшие в татарах копья, гриди достали булавы, секиры, мечи, начав крушить ворога разящими, стремительными ударами — и бились они так, покуда хватало сил на последний удар! Ближники Михаила задержали поганых, дав сотникам ополченцев вразумить людей, заставить их сбиться в «ежа» и пусть медленнее, но заметно вернее попятиться к крепости…
А дружинные, глубоко вклинившись толпу татар, все еще яростно бились, уже в плотном окружение, разбившись на двойки, тройки… Наконец, обреченные вои стали погибать. Зачастую уже поодиночке, пропустив точный удар сабли, дотянувшейся до лица или срезень, также в лицо ударивший…
Князя прикрывало сразу несколько гридей. Потом их осталось двое — защищающих Михаила со спины. Но одного сумели выдернуть из седла, закинув сзади аркан на шею, второго смертельно ранили срезнем, вонзившимся точно в глаз ратника… Уж всего с пяти шагов
