Шрифт:
Закладка:
Речь Мао на Яньаньском совещании в итоге изменила понимание китайскими интеллектуалами их миссии. Он уделил особое внимание вопросам целевой аудитории писателя и его отношения к работе, призывая авторов ориентироваться на потребности рабочих, крестьян и солдат, а не читательской элиты. Идеологи движения «4 мая» в интеллигенции видели ядро общества: она должна была нести ответственность за просвещение и социальную критику. Мао же считал, что интеллектуалы не должны стремиться сделать других людей такими, как они, наоборот: им следует работать над собой, быть такими, как все, прекратить социальную критику и посвящать больше времени самокритике. Форум сыграл более важную роль, чем ожидали участники, так как сформулировал программный документ, который будет еще несколько десятилетий диктовать судьбу китайской культуры. Роль интеллигенции была полностью переосмыслена, и теперь всех романистов, поэтов и художников обозначали одним всеобъемлющим термином: «работники литературы и искусства».
С этого момента Ай Цин и его собратья-писатели обнаружили, что альтернативных путей у них нет. После победы над Японией шанс на свободное волеизъявление мог появиться, а мог навсегда остаться недоступным. А пока любые возражения заглушались — подавлялись — голосом партии и линией партии, и все их надежды обернулись фарсом.
Учитывая постоянную угрозу политического вмешательства, лишь оппортунизм позволял им отвоевать немного пространства для жизни, и единственным исходом была затхлая посредственность. Коммунистическая партия Китая и левые интеллектуалы были словно два небесных тела Солнечной системы: им случалось двигаться параллельно, но у каждого была своя орбита, и они неизбежно отдалялись друг от друга. В последующие годы интеллектуалам пришлось приспосабливаться ко все возрастающему давлению, которое в итоге вылилось в Кампанию против «правых элементов» 1957 года, которая окончательно положила конец влиянию интеллектуалов на общество. После этого китайских интеллектуалов превратили в маргиналов, какими они и остаются по сей день.
Вскоре после окончания совещания отец, обеспокоенный тем, что его творческое вдохновение иссякает, написал письмо Мао. Он намеревался отправиться в отдаленные нищие деревни, чтобы проводить больше времени с простым трудовым людом и находить материал для своей поэзии. Похвалив за инициативу, Мао предостерег его от этой поездки, ссылаясь на то, что во многих районах все еще представляют опасность японцы. Вместо этого он посоветовал отцу остаться в Яньане и учиться, в частности, познакомиться с историческим материализмом и классовыми отношениями в деревне. Ай Цину стоит как следует разобраться в этих вопросах, подчеркнул Мао, чтобы лучше понять китайские реалии и намеченный путь.
Одним солнечным днем Мао остановился у дома отца и, рассматривая овощи и цветы вокруг его пещеры, заметил, что у писателей и политических лидеров бывают разногласия: к примеру, Ленин не всегда сходился во взглядах с Горьким. Чтобы развиваться и достичь победы, сказал он, иногда необходимо наводить порядок в мыслях членов партии, но никем не жертвовать.
Вскоре, однако, движение за «выправление стиля работы партии» ужесточило борьбу, и появились первые жертвы. Цель состояла в повышении уровня идеологического единства и согласия при помощи самокритики и взаимной слежки — методы принуждения скоро станут привычными инструментами партии.
Разведка КПК сообщила, что в партийных рядах куча шпионов, и попросила членов партии спасти людей, которые сознательно или неумышленно помогали врагу. Личные дела партийцев стали тщательно исследовать на предмет малейших следов подозрительной деятельности, и почти каждый подвергся жестоким допросам; людей держали в изоляции, угрожали им, пытали, заставляя наговаривать на себя или доносить на других. Из тридцати тысяч работников и студентов Яньаня по меньшей мере половину обвинили в шпионаже.
Вынужденные приспосабливаться, все погрязли в идеологическом болоте критики и самокритики. Мой отец раз за разом писал самокритические работы, и, когда контроль за мыслями и самовыражением стал угрожать его жизни, он, как и другие, начал обличать Ван Шивэя, автора «Диких лилий», заняв публичную позицию, которая шла вразрез с его внутренними убеждениями.
Подобные вещи происходили в Яньане в 1940-х годах, случались в Китае после 1949 года, да и теперь происходят. Должен заметить, что идеологические чистки существуют не только при тоталитарных режимах — они присутствуют в разных формах и в либеральных западных демократиях. Под влиянием политкорректного экстремизма индивидуальное мышление и самовыражение часто вытесняются пустыми политическими лозунгами. Несложно найти примеры, как в наши дни люди говорят и совершают то, во что на самом деле не верят, лишь бы не выпадать из господствующей риторики, и делают неискренние публичные заявления.
После смерти отца я убедил мать обратиться в Союз писателей КНР с просьбой открыть нам его засекреченное досье. Такие досье содержали конфиденциальную информацию о политических взглядах человека; туда включали и собственные заявления, и обвинения, выдвинутые другими людьми, а также официальные партийные характеристики. Но мне так и не удалось получить доступ к этим документам: матери категорически отказали. Не имея доступа к полному архиву, безответственно делать выводы о поступках других людей, а когда человек ушел из жизни и не способен оправдаться и объясниться, всякая объективность исчезает. Мы не можем знать, что отец думал о том периоде своей жизни, так что любые мои оценки его поведения в Яньане неизбежно субъективны.
В июне 1942 года Ван Шивэя объявили одним из пяти членов так называемой антипартийной банды, исключили из Коммунистической партии и посадили в тюрьму по обвинению в контрреволюционном троцкистском шпионаже. В 1947 году его казнили.
Однажды партийный секретарь Ассоциации пришел к Ай Цину. Поболтав немного о том о сем, он вдруг посмотрел отцу в глаза и спросил, почему в 1935 году его досрочно освободили из исправительной тюрьмы в Сучжоу. Еще он говорил, что отец должен объяснить партии, что делал в Гуанси жибао в 1938 году. Отец на время потерял дар речи, шокированный такой проверкой. Он понял, что его подозревают в сотрудничестве с националистами, и не знал, какое будущее это ему сулит. Уходя, партийный секретарь строго посмотрел на него и сказал, что все должны нести ответственность за свои поступки и никуда от этого не деться.
Атмосфера вокруг этих расследований сгущалась, писателей принудительно отправляли в Центральную партийную школу для «перевоспитания» и «спасения». Каждый день их заставляли изучать заданные тексты и работы Мао, постоянно допрашивали и принуждали записывать самокритику. Ай Цину разрешалось возвращаться домой только раз в неделю, и, едва добравшись, он ложился. Его лицо было серым. Когда
