(слово было подчеркнуто) той, которую я сейчас тебе поведаю, милая девочка». В точности как запомнила Мадлен — слово в слово. Я стал читать дальше. «Но при этом я в жизни своей не писал большей правды. Парадоксы, везде парадоксы». Я перевернул несколько страниц и дошел до сцены за ужином — в точности такой, как она мне описывала. Выходит, Мадлен не грезила. Она была прекрасно знакома с этой рукописью. Я продолжал переворачивать страницы, сличая названия глав: «Возмутительный эпизод», «Трогательное воссоединение» и так далее — все соответствовало ее описаниям. Тут все здание наполнилось звоном — десятки часов, дожидавшихся продажи с аукциона в соседних помещениях, разом отбили два.

— Простите, месье, аукцион начинается.

Я поднял глаза. К книге тянулся мужчина в небесно-голубом сюртуке и белых перчатках — один из ассистентов аукциониста. Я подумал: если схвачу ее и выскочу из зала, у меня будет малая возможность сбежать. Но скорее я окажусь в тюрьме — а на момент прихода немцев там уж точно не надо оказываться. Поэтому я вернул книгу ассистенту и нашел себе место. И тут я вдруг возжелал эту книгу всем своим существом, как будто вся любовь к Мадлен вдруг переместилась в лежавший передо мной предмет, как будто Мадлен сама превратилась в эту книгу. Но каковы мои шансы с жалкими восемьюстами семьюдесятью тремя франками в кармане? Столь редкая рукопись и в обычные-то времена стоила бы немало. Возможно, подумал я, надвигающаяся оккупация отпугнула серьезных коллекционеров, которые при иных обстоятельствах не задумываясь отдали бы за этакую редкость целое состояние. Если, благодаря счастливой случайности, я заполучу этот перл, последующая нищета будет не столь уж значима.

Торги начались с краткого приветственного слова Биньона, после чего он завел монотонно-умиротворяющую речь — таким тоном священник читает литанию. В потоке восторженных описаний и все выше — будто козлы на горном склоне — подскакивающих цифр метались его ассистенты, сплавляя и демонстрируя все предметы по очереди, скрупулезно ведя учет их денежным судьбам. Усилия были втуне — присутствовавшие реагировали вяло. В голосе Биньона не чувствовалось особого энтузиазма. Ставки делали редко, большинство предметов не оказались востребованы вовсе.

— А теперь — последний номер по каталогу, безусловный фаворит сегодняшнего аукциона, — произнес Биньон, и один из ассистентов приподнял рукопись Бодлера, как церковный служка приподнял бы святые дары. — Это не просто диковинка, это действительно редкостная вещь, имеющая особую литературную ценность: ранее неведомая повесть, написанная рукой Бодлера. Подлинность почерка удостоверена известным экспертом месье Жакине. Судя по всему, Бодлер написал ее ближе к концу жизни, в стиле Эдгара Аллана По, — как всем известно, Бодлер был первым его поклонником-французом и прекрасно его перевел. Стартовая цена — две тысячи франков.

Сердце у меня упало. Мне уже не хватало средств. Предложений, однако, не последовало, я подумал, что еще не все потеряно. Выражение лица Биньона было стоическим. Он еще раз назвал цену, воздев молоток, и казалось, все было потеряно, но тут он что-то углядел ш» вне сомнения, поднятый палец, который принадлежал пожилому господину, стоявшему в одиночестве на ряд ближе меня, — и удар молотка задержался на миг. Прогремел голос Биньона:

— Две тысячи. Кто предложит две тысячи двести пятьдесят?

Я завистливо посмотрел на своего соперника. Он был без головного убора, лысоватым, седым и согбенным, одетым, несмотря на теплую погоду, в бесформенный старомодный китель. Профиль его показался мне смутно знакомым: возможно, я его уже где-то видел — но где? Снова затишье, в последний миг — новая ставка. Я опять огляделся в поисках негодяя: на сей раз это оказался мужчина с жирным загривком в дорогом костюме, стоявший в дальнем конце зала. Они еще два-три раза подняли ставки, а потом старик оказался настырнее, его соперник вышел из игры. Молоток наконец-то опустился на кафедру — рукопись продана, аукцион завершен, я потерпел поражение.

Я прошел вслед за покупателем в переднюю часть зала, где производили оплату и забирали приобретенные вещи. Услышал, как он по буквам диктует одному из ассистентов свое имя: В-Е-Н-Н-Е. Он приобрел одну только рукопись Бодлера. Когда он повернулся ко мне, я впервые увидел его анфас. Лицо тоже показалось знакомым.

Один из ассистентов постучал меня по плечу:

— Вы тоже что-то хотите забрать?

Я качнул головой.

— В таком случае освободите, пожалуйста, место для покупателей.

Я отошел в заднюю часть зала, закурил «Саломе» и стал дожидаться Венне. Где же я видел это лицо? Перед глазами всплыли прибрежные книжные лотки возле винного рынка. Он один из букинистов? Положив рукопись в коричневую кожаную торбочку, Венне вышел из зала. Я последовал за ним на некотором расстоянии: он спустился по лестнице, шагнул наружу. Двинулся в направлении улицы Гранж Бательер. Я шел следом, и мне стало ясно, что за ним следуют еще целых двое: тот тип в дорогом костюме и с жирным загривком, который соперничал с ним на аукционе, и еще один человек, тощий, в очках, в сером хомбурге, — я его раньше не видел. После услышанного от Мадлен я ждал одного преследователя, из Бодлеровского общества, не двух. Когда книготорговец свернул в пассаж Жуффруа, преследователи ускорили шаг и тоже скрылись под аркадой.

После бледно-голубой тени на улице внутренние помещения полыхали красками. Солнце вливалось сквозь стеклянную крышу, отражаясь от бледного мозаичного пола и магазинных витрин, выстроившихся по обе стороны аркады. Венне, решительно не подозревая, что за ним следуют трое, вошел в лавку старой книги. Двое других стали изображать, не слишком убедительно, что рассматривают соседние витрины. Я вошел следом за Венне — он разговаривал с книготорговцем, показывал только что приобретенный манускрипт. Вспомнив слова Мадлен, я осознал: Венне грозит опасность, хотя какая именно, мне было неведомо. Хотелось его предупредить, не выдавая себя. Заговорить с ним я не мог ни под каким видом — меня выдаст акцент, поэтому я достал из кармана рубашки записную книжку и карандаш и написал: «За вами следуют двое. Возможно, ваша жизнь в опасности. Спрячьте рукопись и будьте осторожны». Я вырвал листок, сложил и передал Венне без единого слова, отвернувшись. Не стал ждать, как он отреагирует, — пока он разворачивал листок, я выскользнул из лавки, скрыл лицо от двух других преследователей шляпой, развернулся и побежал.

Я слышал, как за спиной у меня Венне выскочил из лавки и закричал:

— Эй! Эй, вы, там! Что это означает?

Но я не останавливался, монеты в карманах громыхали, точно тамбурины, — пришлось прижать ладони к ляжкам, чтобы их утихомирить. Я перескочил через бульвар Монмартр в пассаж Панорам,