— Поехали, господа! Барон платит! — крикнул Арно и пришпорил коня.

— Платит тот, кто придёт последним! — возразил Марк и помчался следом.

— Приказ командира — закон! — рассмеялся Клеман и они с Делажем понеслись за ним.

2

— Какого чёрта, Марк? Что это за ночные скачки по главной улице города? Ты с ума сошёл? — с порога крикнул Рене де Грамон, ворвавшись утром в кабинет барона де Сегюра.

Тот сидел за своим столом, откинувшись на спинку кресла и положив ноги в начищенных ботфортах на разложенные на столе бумаги. Вид у него был расслабленный и довольный. Он провёл хорошую ночь в кругу друзей и успел добраться до дворца и поспать несколько часов в одной из камер темницы, не утруждая себя поисками свободной спальни во дворце. Утром его разбудил Эдам, и он смог, наконец, снять с себя старую грязную одежду и отмыться от запаха пота и дешёвых кабаков, которым, казалось, пропитался насквозь. Он снова надел свой придворный наряд, повесил на шею филигранную цепь и унизал руки перстнями.

К тому времени, как к нему явился барон де Грамон, он уже вернулся в свой кабинет, но заниматься делами ему по-прежнему не хотелось, и он мечтательно перебирал в памяти подробности прошедшей ночи, а также навеянные ею приятные воспоминания о былых приключениях.

Задумчиво взглянув на разъярённого Рене, он с сожалением вздохнул и, наконец, сняв ноги со стола, принял более подобающее его сану положение.

— Откуда ты знаешь о скачках, Рене? — поинтересовался он. — Вроде никто не попал нам под копыта. Или я что-то пропустил?

— В магистрат поступили жалобы. Три.

— С магистратом я всё улажу. Что-нибудь ещё?

— И что это за вылазка в разбойничий притон без охраны? Ты думаешь, ты заговорённый? Или для твоего сердца ещё не выкован кинжал? Идти в такое место за преступником, взяв с собой трёх приятелей…

— Друзей, Рене, боевых друзей! Каждый из которых стоит десятка стражников. И чего ты хотел? Чтоб я явился туда с отрядом?

— А почему нет?

— Потому что ещё до того, как я спустился бы в их подвал, они уже знали бы об облаве и разбежались, как тараканы. Я уверен, что к нему примыкает целая сеть подземных ходов. Как бы я стал искать там де Мозета? А здесь он явился ко мне сам и выболтал достаточно, чтоб у меня появились основания для его ареста. Арно специально выбрал стол рядом с ним, я разыграл спектакль, а Клеман видел, как загорелись его глаза при виде золотой побрякушки…

— Побрякушки? — возмутился де Грамон. — Подарок короля ты называешь побрякушкой?

— Она дорога моему сердцу, — успокоил его Марк. — Но мне нужно было что-то, чтоб разжечь его жадность. Кстати, — он нахмурился, — может, он хотел просто надуть меня и прибрать к рукам пряжку, а выхода на колдуна у него нет?

— То есть ты его ещё не допросил? — уточнил Рене, укоризненно покачав головой. — Может, стоило поговорить с ним, пока он был напуган, вместо того, чтоб наводить ужас на горожан, проносясь по улицам Ночной охотой?

— Ты просто завидуешь, Рене, потому что сам никогда не позволишь себе подобные выходки! И я обдуманно отложил допрос и велел засунуть его в самый глубокий и сырой каземат, чтоб он замёрз, наслушался крысиной возни и придумал самые мрачные последствия своего ареста, и к утру уже готов был на всё, чтоб спасти свою жалкую жизнь и больше не попадать в это ужасное место. Думаю, что перспектива оказаться после этого кошмара в руках палачей сделает его более разговорчивым и правдивым.

— Или за ночь он насочиняет кучу лжи.

— Если ты сохраняешь самообладание и остроту ума в любых обстоятельствах, то это не значит, что на это способны абсолютно все. Страх, мой милый, сильно ухудшает мыслительные способности, особенно вкупе с холодом, сыростью, темнотой и пробегающими по телу крысами.

Рене невольно поморщился, а потом пожал плечами.

— Ладно, граф Раймунд велел мне поговорить с тобой, и я поговорил. Он уезжает на несколько дней в Магдебург, официально с визитом к магистрату, а фактически, чтоб встретиться с несколькими нашими агентами, работающими в луаре.

— Почему сам? — нахмурился Марк. — Это мог бы сделать я.

— Без сомнения, но ты не можешь разорваться на две части. Он хочет, чтоб ты продолжал расследование этого дела, а я буду его курировать.

— С какой стати? Он мне не доверяет?

— Доверяет полностью и знает, что я не стану вмешиваться в твои дела. Да ты и не больно-то меня слушаешь. Но существует процедура…

— Ладно, не извиняйся, — Марк встал и потянулся, после чего растёр ладонями поясницу. — Если я закончу это дело сегодня, ты дашь мне пару дней отдыха? Я хочу съездить поохотиться в Ричмонд. Может, съездишь со мной?

— А кто будет тут присматривать за порядком? — поинтересовался Рене. — Если ты сегодня найдешь и принесёшь мне этот кинжал и посадишь рядом с де Мозетом его сообщника, я обещаю, что не буду вызывать тебя на службу без крайней нужды до возвращения Раймунда. Можешь охотиться в королевских лесах возле города, я уверен, что король не будет против.

— Мечты, мечты… — пробормотал Марк. — Я иду допрашивать этого мерзавца де Мозета. Не хочешь составить мне компанию?

— Нет, у меня полно других дел.

— Как хочешь… Впрочем, я уже послал за Филбертусом. Думаю, что он не откажет себе в удовольствии подёргать этого пса за хвост.

— Доложи, как только будут результаты, — распорядился Рене и вышел.

— Как только, так сразу, — усмехнулся Марк ему вслед.

Филбертус уже сидел на месте писаря в камере для допросов, так же как Марк недавно, возложив ноги в голубых замшевых сапогах с золочёными пряжками на маленький столик. Рядом с невозмутимым видом стоял клерк, держа в руках папку с бумагами и футляр с письменными принадлежностями. Филбертус флегматично следил за суетой палача и его подручных, которые гремели железом, снимая с крюков на стене щипцы и острые прутья, и мехами раздували огонь в очаге.

Увидев Марка, он томно улыбнулся, и тот подумал, что его догадка насчёт некой сговорчивой девицы с женской половины дворца была правильной. Филбертус не спеша встал, и клерк принялся раскладывать на столе свои бумаги и перья.

— Я уже приказал привести его сюда, — сообщил барон, ответив на приветствие мага. — Не думаю, что это займёт много времени. Скорее всего, он сразу выложит всё, что нам нужно.

— Я помню