в храм (она сикх) или посещает индийские торжества или свадьбы, где от нее требуется просто стоять и смотреться, как она выражается, декоративно. Мумтаз предпочитает шальвар-камиз и считает сари непрактичными и неудобными, поскольку отвыкла их носить; теперь ей требуется прилагать сознательные усилия, чтобы надевать их правильно и выглядеть в них достойно.

Эта одежда много значит для Мумтаз; она хранит ее, поскольку та неотделима от базовых аспектов ее идентичности. Женщина надеется, что когда-нибудь сари будет носить ее дочь, которая воспитывалась в Париже и Лондоне, но которую растили как сикха и учили урду; Мумтаз стремится привить эту идентичность своей дочери. Одежда играет ключевую роль в социализации детей, усвоении ими гендерно приемлемых ролей (Barnes & Eicher 1993); покупая одежду детям, родители проецируют на них свои гендерные ожидания. Паттерны социализации складываются под воздействием разных факторов, таких как этническая или классовая принадлежность, а также характер семейных отношений. В данном случае сари – материальное воплощение индийской гендерной идентичности Мумтаз, и, соответственно, вместе с ними эту идентичность можно передать следующему поколению. Сари – это длинный отрез ткани, драпирующийся на теле; такой наряд может надеть женщина любого размера и телосложения, так что сари Мумтаз точно подойдут ее дочери. «Беременное» платье Терезы воспроизводило формы ее тела, что и способствовало персонализации вещи; для Мумтаз, напротив, важно, что сари безразмерно: это позволит дочери встроить одежду матери в собственную идентичность. Как замечает С. Холл (Hall 2005: 94), мы все этнически ассоциированы, но это не значит, что мы обязательно хотим или вынуждены открыто манифестировать эту связь как один из ключевых аспектов нашей идентичности. Мумтаз же явно стремится передать дочери сознание своей этнической принадлежности, используя для этого традиционную одежду. Если дочь согласится носить сари, она, в свою очередь, также будет активно и открыто позиционировать эту часть своей идентичности. Сегодня сари, хранящиеся в шкафу, принадлежат прошлому, однако прошлое используется для конструирования воображаемого будущего; вещи «перебрасывают мостик через утраченное настоящее к желанному будущему» (Kuchler 1999: 60). Актуальная идентичность сари заморожена или утрачена, но даже лежа без движения в шкафу, наряды по-прежнему маркируют связь между прежней идентичностью Мумтаз и ее надеждами на будущее; одежда манифестирует и реальную, и желаемую идентичность матери и дочери. Это характерно для предметов гардероба, передаваемых детям или друзьям: они репрезентируют отнюдь не только индивидуальную идентичность. По словам Л. Стэнли, вербальные биографии часто представляют собой изолированную историю жизни одного человека; другие люди отходят в таком нарративе на второй план (Stanley 1992). В случае с одеждой, переходящей от матери к дочери, дело обстоит иначе: здесь в ткань вплетается множество историй и равноправно сосуществуют биографии нескольких женщин.

Сложно устроенная целостность и истории нового времени

Большую часть своих сари Мумтаз почти не носит; она держит их в шкафу в надежде, что они с дочерью смогут носить их в будущем; среди них, однако, есть одно, которое Мумтаз по-прежнему надевает при каждом удобном случае, поскольку это помогает ей поддерживать непрерывность своей идентичности. Это сари у нее уже пятнадцать лет; ткань для него, кружево шантильи, которое кажется ей очень красивым, она купила в Париже. Чтобы изготовить полотно нужного размера, она отвезла кружево в Индию, к портному, который шьет или подгоняет для нее одежду, когда Мумтаз приезжает сюда, дважды в год. Кружево шантильи просвечивает, поэтому оно посажено на белую подкладку. В этом сари сочетаются страсть Мумтаз к красивым тканям и ее представление о себе как о модной женщине, которую украшает прекрасная парижская ткань. Превращенная в сари, ткань в то же время манифестирует индийскую идентичность владелицы. Этот наряд ассоциирован сразу с несколькими культурами, как и сама Мумтаз; в нем переплелись разные нити ее жизни. Разнообразные аспекты прошлого, сформировавшие нынешнюю идентичность женщины, слились воедино в сари, и оно служит связующим звеном между разными этапами ее биографии.

Последние пятнадцать лет Мумтаз надевала это сари по торжественным случаям. Когда вещь носят долго на протяжении жизни, она помогает владельцу сохранить связь с прошлым. В следующей главе я поговорю подробнее о Вивьен, политической активистке, сейчас уже практически отошедшей от дел; ей за пятьдесят, и у нее много вещей, надевавшихся в разные периоды жизни. Вивьен родилась в Британии, ее мать была австрийской еврейкой, а отец – чехом. У нее есть родственники в обеих странах; два ее мужа (с которыми она сейчас разведена) были выходцами из Ирана и Палестины, и у нее есть знакомые по всему миру. Вивьен много путешествовала, занимаясь исследованиями в рамках кампаний, над которыми работала. В ее гардеробе есть хлопчатобумажное платье из Пакистана – длинное, свободное, с богатой вышивкой. Бросаются в глаза крупные яркие цветные фрагменты ткани: бордовый, зеленый, королевский синий, ярко-красный. Платье было куплено по случаю свадьбы сестры Вивьен несколько лет назад и надевалось несколько раз, например на вторую свадьбу самой Вивьен (она была замужем трижды, но сейчас живет одна). Вивьен тогда была беременна, и свободное платье пришлось кстати. Эта адаптивная и многофункциональная одежда ассоциируется с разными событиями и переменами в жизни Вивьен. Благодаря платью разные нити ее биографии сплетаются воедино; оно помогает женщине сохранять единство «я» в меняющейся реальности.

И Мумтаз, и Вивьен поддерживают связь с прошлым, сопрягают воедино разные истории своей жизни и благодаря одежде восстанавливают целостность и непрерывность своей личности. Другие женщины создают такие же связи, встраивая одежду из прошлого в новые наряды. Делая выбор в пользу старой вещи и надевая ее вместе с новой, они актуализируют свое прошлое и опираются на него. Если выбор костюма – это закулисная подготовка к публичной презентации «я», то акт ношения одежды можно рассматривать как осуществление перформанса. Его стержень – габитус личности (Bourdieu 1977), интериоризированные социальные сценарии, репрезентируемые через телесное поведение. Процесс выбора нового костюма придает презентации осознанность и целенаправленность, поскольку женщины прикидывают, как они будут двигаться, как будут вести себя в новом костюме. Новый наряд часто служит поводом примерить на себя ту или иную идентичность; в этом случае женщины пытаются понять, соответствует ли костюм их личности, спрашивают: «я ли это?». Когда женщины подбирают костюм, скомбинированный из новых и старых вещей, они задают другой вопрос: «это все еще я?».

Интерпретация выбора костюма как интеграции прошлого в настоящее посредством перформанса перекликается с рассуждениями С. Кучлер (Kuchler 1999) о поминальном обряде малангган, принятом у жителей острова Новая Ирландия. Хотя в этой работе речь идет о культурно и контекстуально специфическом ритуале оживления прошлого, она предоставляет полезный материал для сравнения и проведения аналогий. Кучлер пишет, что меланезийцы сначала возводят сложные