вспомнить древнюю пифагорейскую мысль о том, что душа квадратична[124], то мандала будет выражать Божество посредством троичного ритма, а душу — через свою статичную четвертичность, через круг, разделенный на четыре цвета. Сокровенным же смыслом окажется, следовательно, единение души с Богом.

125 Поскольку мировые часы также воплощают квадратуру круга и perpetuum mobile, оба эти порождения средневекового ума получают надлежащее отражение в нашей мандале. Золотое кольцо (и все в нем содержащееся) олицетворяет четвертичность в форме четырех кабиров и четырех цветов; синий круг есть Троица и движение времени, если следовать Гийому. В нашем случае стрелка синего круга движется быстрее, а золотой круг вращается медленнее. Кажется, что синий круг несколько не соответствует золотым небесам Гийома, но в нашем случае круги сочетаются гармонично. Троица становится самой жизнью, «биением» всей системы с троичным ритмом, основанным, впрочем, на ритме с 32 делениями, где множитель — четверка. Это согласуется с мнением, высказанным ранее: что четвертичность есть непременное условие божественного рождения и также внутренней жизни Троицы. Круг и четвертичность, с одной стороны, и троичный ритм, с другой стороны, таким вот образом настолько проникают друг в друга, что одно содержится в другом. По Гийому, Троица очевидна, но сущность четвертичности скрыта в дуальности Царя и Царицы Небесных. Более того, синий цвет принадлежит здесь не царице, а календарю, который выражает время и характеризуется тринитарными атрибутами. Налицо, по-видимому, взаимное истолкование символов, как и в нашем случае.

126 Взаимные истолкования качеств и содержаний типичны не только для символов вообще, но и для сущностного уподобления символизируемых содержаний. Без такого уподобления никакое истолкование попросту невозможно. Мы обнаруживаем истолкование и в христианской идее Троицы, где Отец являет себя в Сыне, Сын — в Отце, а Святой Дух — в Отце и Сыне, либо они оба проникают в него как параклеты (защитники и утешители). Поступательное движение от Отца к Сыну и появление Сына среди людей в нужный момент времени призвано выражать временное начало, тогда как пространственное начало воплощается в Mater Dei. (Исходно материнское качество первоначально было свойством Святого Духа, который был известен как Sophia-Sapientia — София-Мудрость — некоторым ранним христианам[125].) Это женское качество не подлежит полному искоренению, оно доныне присутствует в символе Духа Святого — голубке (columba spiritus sancti). Но четвертичность целиком отсутствует в догмате, хотя она знакома ранней церковной символике. Я имею в виду равносторонний крест, заключенный в круг, торжествующего Христа с четырьмя евангелистами, тетраморфа и т. д. В позднейшей церковной символике rosa mystica, vas devotionis, fons signatus и hortus conclusus (мистическая роза, жертвенный сосуд, источник знамений, огражденный сад) выступают как атрибуты Mater Dei и одухотворенной земли[126].

127 При рассмотрении всех этих взаимоотношений в свете психологии вряд ли будет полезно видеть в представлениях о Троице всего-навсего творческие измышления человеческого рассудка. Я всегда считал и продолжаю считать, что они принадлежат к тем откровениям, которые Кепген недавно определил как «гнозис» (последний не следует путать с гностицизмом). Откровение есть «раскрытие» глубин человеческой души, ее истинное и полное «обнажение», то есть это в первую очередь психологическое событие, пускай оно, разумеется, не говорит нам о том, чем еще может быть. Прочее лежит вне пределов науки. Мои взгляды во многом совпадают с лаконичной формулировкой Кепгена, которая, отмечу, является своего рода церковной имприматурой[127]: «Троица — это откровение не только о Боге, но и одновременно о человеке»[128].

128 Наша мандала есть абстрактное, чуть ли не математическое представление ряда основных проблем, многократно обсуждавшихся в средневековой христианской философии. Абстрактность заходит так далеко, что без помощи видения Гийома было бы нетрудно проглядеть широкую историческую систему ее корней в истории человечества. Пациент не обладал каким-либо знанием такого исторического материала. Он знал лишь то, что известно каждому, получившему в детстве поверхностное религиозное образование. Он не видел никакой связи между мировыми часами и любой религиозной символикой. Это вполне понятно, поскольку сновидение на первый взгляд не содержит ничего религиозного. Но все-таки это сновидение посетило его вскоре после сна с «домом собраний», а вдобавок оно служило разгадкой задачи с тройками и четверками из более раннего сна, где привиделось прямоугольное пространство, на четырех сторонах которого располагались четыре кубка, наполненные водой разных цветов. В одном кубке вода была желтой, во втором — красной, в третьем зеленой, а в четвертом — бесцветной. Здесь явно отсутствовал синий, однако он появлялся вместе с тремя другими цветами в предшествующем сновидении, где медведь показывался в глубине пещеры. У зверя было четыре глаза, испускавшие красный, желтый, зеленый и синий лучи. Поистине удивительно, что в последнем сновидении синий цвет вдруг исчез. В то же время обычный квадрат превратился в прямоугольник, который ни разу не снился ранее. Причиной явного нарушения порядка было сопротивление женскому началу, представленному Анимой. Во сне с «домом собраний» голос подтверждает этот факт. Он говорит: «То, что ты делаешь, — опасно. Религия — это не налог, который ты платишь, чтобы избавиться от женского образа; этот образ необходим». Ясно, что «женский образ» и есть то, что мы называем «Анимой»[129].

129 Сопротивляться Аниме нормально для мужчины, поскольку, как было сказано выше, она олицетворяет бессознательное со всеми ему присущими склонностями и содержаниями, которые исключались ранее из сознательной жизни. Они исключались в силу различных причин, реальных и явных; некоторые подавляются, другие же вытесняются. Как правило, подавляются те склонности, которые воплощают антисоциальные элементы в психической структуре человека, — если вспомнить мое определение, внутри каждого из нас ведь прячется «статистический преступник»; подавление состоит в том, что эти элементы сознательно и намеренно уничтожаются. Что касается тех склонностей, которые просто вытесняются, они обыкновенно обладают, так сказать, сомнительным характером. Они не столько антисоциальны, сколько неприличны и нарушают социальные условности. Столь же сомнительны и причины их вытеснения. Одни люди вытесняют их по трусости, другие — из-за приверженности установленной в обществе морали, а третьи стремятся выглядеть респектабельно. Вытеснение представляет собой некий полусознательный и нерешительный отказ от чего-либо, как если бы мы выпускали из рук чересчур горячие пирожки или роняли виноградные грозди, за которыми пришлось тянуться, — либо если бы мы старательно глазели по сторонам, лишь бы не осознавать собственные желания. Фрейд обнаружил, что вытеснение принадлежит к числу главных механизмов возникновения невроза. Подавление ставит перед человеком осознаваемый этический выбор, а вот вытеснение обнажает довольно-таки аморальную «тягу» к избавлению от неприятных решений. Подавление может доставлять беспокойство, вызывать конфликты и причинять страдания, но оно никогда не вызывает