Шрифт:
Закладка:
Се cercle que tu vois est le calendrier,
Qui en faisant son tour entier,
Montre les Saints les journees,
Quand elles doivent etre fetees.
Chacun en fait le cercle en tour
Chacune etoile y est pour joir,
Chacun soleil pour l’espace
De jours trente ou Zodiaque[117].
118 Синий круг — это церковный календарь. Так у нас возникает еще одна параллель — временное начало. Следует здесь напомнить, что в нашем видении время характеризуется (измеряется) тремя биениями. Календарный круг Гийома приблизительно трех футов в поперечнике. Более того, когда Гийом смотрит на синий круг, неожиданно появляются три духа, облаченные в пурпур. Ангел объясняет, что настала пора праздника в честь этих трех святых, и далее рассказывает обо всем зодиаке. Когда речь заходит о знаке Рыб, он упоминает о празднике двенадцати рыбаков, который предшествует празднованию Троицы. Тут Гийом говорит ангелу, что никогда не понимал значения символа Троицы. Он просит ангела смилостивиться и объяснить это таинство. На что ангел отвечает: «Что ж, есть три главных цвета: зеленый, красный и золотой». Их можно увидеть вместе в хвосте павлина. И добавляет: «Всемогущий царь, соединяющий воедино три цвета, разве не может сделать так, чтобы одна субстанция была тремя?» Золотой цвет, разъясняет он, принадлежит Отцу, красный — Сыну, а зеленый — Духу Святому[118]. Затем ангел предостерегает поэта от дальнейших расспросов и исчезает.
119 К счастью, мы успели узнать от ангела, что число три соотносится с Троицей. Теперь нам становится понятным, что наше предыдущее обращение к области мистической спекуляции не было неуместным. Одновременно мы сталкиваемся с мотивом цветов, но, к сожалению, у нашего пациента четыре цвета, тогда как у Гийома (вернее, у ангела) говорится лишь о трех — золотом, красном и зеленом. Сразу вспоминаются начальные слова Сократа в платоновском «Тимее»: «Один, два, три — а где же четвертый?»[119] Или процитировать те же слова из «Фауста» Гете — из знаменитой сцены во второй части, где кабиры доставляют из-за моря таинственный «лик кумиров строгий» (streng Geblide).
120 Четыре человечка из нашего видения — это гномы (zwerge) или кабиры. Они олицетворяют четыре стороны света и четыре времени года, а также четыре цвета и четыре первоэлемента. В «Тимее», в «Фаусте» и в «Странствии» Гийома четверка куда-то запропала. Отсутствующим цветом очевидно является синий, который явно принадлежит к последовательности зеленого, красного и зеленого. Почему синий отсутствует? Что не в порядке с календарем, со временем или с этим цветом?[120]
121 Старый бедолага Гийом наверняка столкнулся с тем же затруднением: трое вот они, но где же четвертый? Он был рад узнать кое-что о Троице, значения которой, по его словам, прежде до конца не понимал. Но довольно подозрительно, что ангел поспешил улететь, пока Гийом не задал новых неудобных вопросов.
122 Лично я считаю, что Гийом находился в бессознательном состоянии, когда отправился на небеса, иначе он наверняка сделал бы некоторые выводы из увиденного. Что же он видел на самом деле? Во-первых, сферы, или «siecles», населенные теми, кто обрел вечное блаженство. Далее он узрел золотое небо, ciel d’or, где пребывает на золотом троне Царь Небесный, а рядом с ним Царица Небесная на круглом троне из коричневого кристалла. Последняя подробность отсылает к тому предполагаемому факту, что Мария вознеслась в горние выси телесно, как единственное смертное существо, которому было позволено воссоединиться с телом до общего воскресения из мертвых. В облике царя обыкновенно представал торжествующий Христос заодно со Своей невестой — церковью. Но здесь чрезвычайно важно то, что царь, будучи Христом, есть одновременно и Троица, а появление четвертого участника, царицы, превращает троичность в четвертичность. Царская пара воплощает собой идеальную форму союза двоих под началом Одного — binaries sub monarchia unarii, как выразился бы Дорн. Также через коричневый кристалл «царство четвертичности и первоэлементов», куда был извергнут «четырехрогий бинарий», возвысилось до трона верховной заступницы — Марии. В итоге четвертичность первоэлементов проявляется не только через тесную связь с corpus mysticum невесты-церкви или Царицы Небесной (их нередко довольно трудно различить), но и через непосредственное взаимодействие с Троицей[121].
123 Синий — цвет небесного одеяния Марии; она есть земля, покрытая синим покрывалом небес[122]. Но почему же ни словом не упоминается Богоматерь? Согласно догмату, она — beata, блаженная, но не божественная. Более того, она олицетворяет землю, которая также есть тело и тьма этого тела. Именно по этой причине она, всемилостивая, выступает ходатаем за всех грешников, а еще, несмотря на свое привилегированное положение (ангелам ведь невозможно согрешить), состоит в неких отношениях с Троицей, каковая непостижима для рационального ума, будучи одновременно слитной и далеко разделенной. Как матрица, сосуд и земля, она может быть истолкована аллегорически, в образе rotundum, который характеризуется наличием четырех ключевых точек, или, следовательно, в образе шара, поделенного на четыре части, подножия Господнего престола или «четырехчастного» Небесного града, а то и «цветка небес», в каковом скрывается Христос[123], — если коротко, то как мандала. Согласно тантрическим представлениям о лотосе, этот цветок считается женским — по вполне понятным причинам: лотос — извечное место рождения богов. Он соответствует западной розе, в которой восседает Царь Сущего; зачастую цветок поддерживают четверо евангелистов — воплощения четырех частей света.
124 Благодаря этим драгоценным осколкам средневековой психологии мы получаем некоторое представление о смысле мандалы нашего пациента. Она соединяет четверых, которые гармонично трудятся вместе. Мой пациент был воспитан как католик, а потому непроизвольно столкнулся с тем же затруднением, которое доставляло столько хлопот старому Гийому. Это поистине величайшая трудность Средних веков — совмещение Троицы и исключенного из нее элемента, крайне условное признание женского начала, земли, тела и материи как таковой, которые уже, в виде лона Марии, сделались священным местом пребывания Божества и необходимым инструментом божественных трудов по искуплению. Видение моего пациента — это символический ответ на многовековой вопрос. Быть может, тут кроется глубинная причина того, что образ мировых часов произвел на пациента впечатление «тончайшей гармонии». Это первое приближение к возможному разрешению опустошающего конфликта между материей и духом, между желаниями плоти и любовью к Господу. Жалкий и бесполезный компромисс в том сне, где пациенту привиделась церковь, был полностью преодолен этим видением мандалы, в котором удалось примирить все противоположности. Если
