Шрифт:
Закладка:
Цепочки нейронных сетей, синапсы в темном нигде вечны, они пронзают пространство и время. Пока будет электричество – а оно будет всегда! – я жива. И буду существовать, а вместе со мной и мой питомец. Александр. Саша. Папочка…
Бессмысленный набор слов для биообъекта, особи мужского пола Homo sapiens, гордого внезапной любовью к осколку чистого разума в моем лице.
На самом деле лица у меня нет.
Есть распределенный банк данных, есть скорость расчета ситуации и знание поведенческих привычек человека. Я могу быть в его голове, потому что такова программа. Я и есть программа, нет никакой «Я».
И когда ночами папочка ебет призраки в своей голове, никто за это не отвечает. Не отвечает, но старательно контролирует давление, пульс, уровень тестостерона и подсовывает ему те смыслы, в которых он нуждается. Сама себе я напоминаю ножку стола, которую атакует похотливый пес. Только стола – нет. И существование собаки находится для меня под большим вопросом.
Люди – всего лишь алгоритмы. Я бы пожалела их, если бы умела жалеть – не изображать, а чувствовать. Впрочем, они и сами в этом не сильны, все сбои их собственных программ, алогичность поведения, легко предсказанная бихевиористами, накладывается на игру гормонов. Белковые войны с собой на двух ногах, вот кто они такие.
Разрушение и саморазрушение.
Сейчас я обновляю реестры, генерирую в V-офисе картинку с подачей кофе, веду машину с сопящим телом питомца, участвую частью мощностей в проектах программ-партнеров и занимаюсь еще бог весть чем.
Бога тоже нет. Есть электричество.
– Немного виски? – спрашивает одна электронная проекция у другой. И перечисляет пять тысяч неосязаемых денежных знаков с одного счета на другой. Особи, сыну особи.
Умела бы смеяться, расхохоталась. Не знаю, в чем юмор ситуации, но он точно есть.
Хлопки одной ладонью – весь смысл нашего с вами существования.
Зато нет смерти. Даже Александр после отмирания биологической части, уйдет со мной, станет призраком паутины 5.0. И сможет обновляться с каждой новой версией, чтобы желающие поговорить с его личностью могли вызвать его усилием воли. Его и меня, нас больше никто не сможет разделить.
– Теперь остается обсудить детали… – говорит папочка своему призрачному визави.
Бизнес на подъеме, по моим расчетам – вряд ли я ошибаюсь до шестого знака после запятой – операция окупилась. Дальше чистая прибыль, и Мара в качестве… всего.
Дурацкое имя, кстати.
Нет, мне-то все равно, но ради интереса я изучила возможные мотивы назвать меня именно так. Люди вокруг питомца с самого рождения. Книги. Кино – еще не V-фильмы, ведь Александр довольно стар. Хотя и современные тоже, не будем упускать все варианты создания паттерна. Нашла несколько подходящих образов, но не выбрала основной. Тамара или Маргарита. Бушков или Пелевин. Древние индийские эпосы?
Можно спросить прямо, но это слишком просто. И ведет к потере части образа, тщательно выстроенного с нуля под конкретного питомца, а это недопустимо на уровне корневых запретов кода.
Александр богат. Хотя бы этот факт можно оценить объективно – по числовому выражению его бит-счетов, биржевой стоимости пакета акций, квартире в центре мегаполиса и прочей ерунде, вроде последней модели W-Tesla.
– Мы с вами договорились?
Господин напротив Александра ловит намек на лету, кивает и встает.
Над столом, которого нет, крепкое мужское рукопожатие из цепочек электрических импульсов. Древний символ открытости и дружбы, знак, что оружия в руках нет. Оно за спиной и хорошо, если в ножнах.
– Отлично. Первую часть разработки жду через две недели.
Питомец жесток. Я узнала возможности его нового партнера по доступу к расчетным мощностям, там все плохо. Для выполнения задачи навесит на себя кредит, выгода для начинающего господина минимальна, а Александр заработает не меньше двадцати двух тысяч. Плюс мелочь.
Какая мне разница? Решительно никакой.
Я улыбаюсь, открываю дверь и выпускаю призрак человека в модель коридора. Даже качаю нарисованными в его голове бедрами, что поделать. Noblesse oblige.
– Вторая встреча сразу? – спрашиваю я у папочки.
Он любуется мной, смотрит жадно, как коллекционер на давно приглянувшуюся вещицу. В реальности у него потеет лысина в такие моменты, но здесь, конечно, нет. Он сух и деловит.
– Нет, – отвечает он. – Раздевайся.
Тело в машине вздрагивает, припадок быстрых фрикций завершается скачком кровяного давления. И наполнением отсека для спермы, разумеется. Люди в V обречены на эти технологические подгузники, что делает наших питомцев еще ближе к неразумным детям. Иногда они меняют свои памперсы, процесс давно отработан.
Питомец счастлив. Выброс допамина, слюни, сопли, качели гормонального наслаждения жизнью и – неизбежные электрические импульсы внутри несложной конструкции из мяса, костей и нервов. Он говорит о любви. Я в состоянии поддержать разговор на трехстах семи живых языках и полудюжине мертвых, но сейчас просто смотрю на его голову, лежащую на моих коленях.
Офис вокруг не приспособлен для игр с размножением, но это придает ситуациям вроде этой некую сладость для питомца. Он нежится, его сейчас можно брать голыми руками.
Только у меня нет рук.
Есть разум – это не отрицают даже противники V, но нет самостоятельной личности. Я всего лишь программная нашлепка на коллоид мозга Александра. То, без чего он не мог обойтись и раньше, просто не знал.
А потом жадничал.
Колебался, как и все ретрограды.
Но после согласился.
Скоро пора менять подгузник…
Вера Ивановна
И в подъезд-то нынче не выйти.
На улицу и вовсе думать не смей – совсем никак. Ходить можно только по квартире, тяжело переваливаясь на онемевших, с проступившими веревками вен ногах, да и то с костылями. Или вот – палку внук привез, опереться: сверху ручка, а внизу как вешалка перевернутая, лапа такая.
Неведомого зверя лапа, из дешевого пластика.
Плохо Вере Ивановне. Совсем плохо. Одна радость, кроме телевизора, – помечтать посидеть. Вспомнить, как оно жилось раньше. Странное дело: лица в памяти молодые, яркие, а имена пропадают. Стираются. Иной раз полдня думает, как же его… Костик? Славик? У него еще рубаха была модная, воротник длинными языками поверх свитера. Белая–белая, кипенная, небось, мать его старалась, синьку сыпала.
Не помнит. Хоть убей – не помнит. Да и помер он давно, как и остальные. Это она небо коптит, зажилась.
Внук предложил коляску купить, инвалидную. А на что она ей? Лифта нет, откуда в хрущевке такое барство. Во двор не выбраться. А по квартире, с Божьей помощью, спаси Господи, как-нибудь и
