кричать “ма питом!” и в том случае, если кто-нибудь заявляет, что ты андрогинна, – заявил субъект. – Давай потренируемся. Ты андрогинна… Ну? Попробуй. Ты андрогинна.

– Ма питом, – пробормотала я.

– Красавица, – одобрил субъект. – Схватываешь на лету. И это круто, что тебе знакомо слово “андрогинна”, раз ты на него обижаешься.

– Может, я и андрогинна, но я не дура, – буркнула я.

– Ма питом дура! – воскликнул субъект. – Никакая ты не дура. Это тоже сразу видно.

– Что еще тебе видно? – спросила я на всякий случай.

– Видно, что ты из Одессы. Но больше ничего особенного, – ответил субъект, и я почему-то опять обиделась. – Как тебе нравится наша новая семья?

– Я о них еще ничего не знаю, – тактично ушла я от ответа.

– Прямо так и ничего?

– Прямо так.

– Врешь ты все, – заметил тип. – Ну да ладно. Как тебя зовут?

– Комильфо.

– Это ты пытаешься сразить меня интеллектом, красиво увильнув от вопроса? – сощурился собеседник. – Или утвердить свою андрогинность?

– Да нет, меня все так зовут с самого детства.

– Комильфо, значит. Окей. Будем знакомы, я Натан Давидович Вакшток.

Эту фамилию я уже когда-то слышала.

– Ты откуда?

– Отсюда.

– Что значит “отсюда”?

– Из Иерусалима, вестимо.

– Я не понимаю.

– Так я тебе объясню. Я родился здесь, в Израиле, а потом мои родители уехали в СССР работать посланниками Еврейского Сообщества Сионистов. Сперва они работали подпольно, а когда Совок развалился – легально. Так что всю свою сознательную жизнь я, к сожалению, провел в Одессе.

– К сожалению?! – вскричала я, и Алена с кавээнщиками повернулись в мою сторону.

– Привет, – помахал им тарелкой Натан Давидович. – Ну да, естественно, к сожалению. Когда человека отрывают от родины, это вряд ли окажется приятным. Нес па, Комильфо?

– Па, – согласилась я.

– Вот я и решил вернуться на родину, пока мои родители отбывают каторгу своего призвания. Нет лучшего пути возвращаться назад, чем через программу “НОА”. А раз ты тоже из Одессы, значит, ты стопроцентно встречалась с моей мамхен. Ее зовут Маргарита Федоровна. Или Магги.

– Точно! – вспомнила я “сыночка”, которого Магги тоже собиралась отправлять в Израиль.

– Да, это она меня, грешным делом, родила.

– Нас пятеро! – радостно воскликнул Фукс, который прислушивался к последней части разговора.

– Нет, увольте, пожалуйста, – заявил Натан Давидович. – Я вам не одессит. Я иерусалимец.

– Все кончаем болтовню и рассаживаемся на полу! – загремел на весь Клуб голос Фридочки.

– Почему на полу? – удивилась Алена.

– Чтобы приблизиться к корням, – улыбнулся Натан Давидович. – В Иерусалиме чем ты ближе к земле, тем ближе к небу. Такой парадокс.

И перестал быть похожим на субъекта.

Глава 11

Письмо № 1

Через пару недель после прибытия в землю праотцев моей галахической мамы я написала родителям письмо. Бабушка сохранила его, как и все остальные письма, полученные в тот период.

Вот что я писала.

Дорогие бабушка, дедушка, мама, папа и Кирилл!

Сперва сообщаю вам, что у меня все отлично, чтобы вы сразу были спокойны.

Мы с вами не успеваем обо всем поговорить по телефону, поскольку нам выдают телефонные карточки, которых хватает от силы на семь минут, а очередь в автомат состоит из десяти человек минимум каждый день. Так что не обижайтесь на меня за то, что я редко звоню: у меня очень мало свободного времени, а его я должна потратить на учебу. Математика, английский, русский язык и литература тут легкие, а ничего другого мы пока не изучаем, кроме иврита, которому выделена целая куча часов.

В свободное от уроков, групповых занятий и знакомства с местными обычаями и правилами время я занимаюсь этим ивритом. Он дается мне относительно легко, но все равно требует серьезных усилий.

Мне предложили выбрать дополнительные кружки. От пения и спорта я сразу отказалась, потому что мне хватило детских травм, так что и не настаивайте.

Про детские травмы нам рассказывает Виталий, представитель программы “НОА”, который бывает у нас раз в неделю и проводит с нами групповые занятия, чтобы сплотить нас в коллектив. Все называют его психологом, хоть он сразу заявил, что он не психолог, а “педагогический куратора, но этот термин многим сложно запомнить. Виталий мне нравится, потому что относится к нам как к взрослым людям и не сюсюкается, как Фридочка. Он всегда использует сложную терминологию, а тем, кто ее не понимает, задает читать про это в деревенской библиотеке. Я тоже получила термин, который нужно было самостоятельно искать в книгах. Мне задали “фрустрацию”. Вы когда-нибудь слышали о таком слове?

“Фрустрация” не переводится дословно на русский язык, но это полезное понятие, потому что описывает состояние, когда чего-то очень сильно хочешь, но не можешь получить, и бьешься головой об стенку. Как, например, когда простаиваешь полуторачасовую очередь к автомату, а потом выясняется, что захватила с собой опустевшую телефонную карточку. Это очень фрустрирует. Мне бы хотелось, чтобы Виталий был нашим домовым вместо Фридочки, потому что он разбирается в подростковых конфликтах, а Фридочка не очень, и это тоже меня фрустрирует.

Фридочка, наша домовая (то есть наместница мам на еврейских землях), мне не очень нравится еще и потому, что она постоянно лезет с вопросами и требует, чтобы мы ей ежедневно докладывали, “ма нишма”. На иврите это значит “что слышно?”. Обычно на это отвечают “беседер” или “окей”, что значит “в порядке”, но ее это не удовлетворяет, и она нас упрекает в том, что мы ничем с ней не делимся, а она хочет все о нас знать, потому что мы ей дороги, как родные дети.

У Фридочки трое своих родных детей, которые живут вместе с ней и с ее мужем на территории Деревни, так что мне не совсем понятно, зачем ей еще двадцать. Все это как-то странно. А поскольку Виталий всегда спрашивает, какие чувства у нас вызывает то или это, и советует их проговаривать, я так ей и проговариваю: “Фридочка, вы вызываете у меня недоверие”. На что Фридочка смеется, целует меня в лоб и говорит, что я молодец. На этом диалог заканчивается. Ругаться с Фридочкой совершенно невозможно, а иногда хочется с кем-то поругаться, потому что ругань – это самый легкий способ избавиться от фрустрации.

Еще у нас есть воспитатель и наместник пап, “мадрих”. Его зовут Тенгиз. Сперва, когда я была единственным ребенком в его группе, он делал вид, что я ему интересна, но потом перестал обращать на меня внимание, потому что теперь нас двадцать человек. Он очень скрытный, о нем никому ничего не известно, и вообще он странный тип