Шрифт:
Закладка:
В восемь часов вечера, когда мы хором распаковывали вещи, в дверь протиснулась Фридочка с чемоданами.
– Ну что, козочки мои, теперь состав полон. Ловите третью девулечку.
Третья показалась из-за Фридочкиной спины. Третья была похожа на мечту художника из Горсада, или на фею, или на Одри Хепберн, а может быть, и на Элизабет Тейлор. Третья была эфемерным созданием с прозрачной кожей, идеальным черным каре чуть ниже скул, яркими глазами с густой подводкой и фиолетовыми тенями и с удивленно полуоткрытым, резко очерченным ртом с темной помадой. Все в ней было совершенным, от длиннющих ног до изысканных ушей, в которых блестели маленькие золотые сережки. Одета она была почему-то в длинный бежевый плащ, застегнутый на все пуговицы, а обута в высокие сапоги на шпильках. А еще она была из Ленинграда.
– Здравствуйте, девочки, – сказала третья бархатным полушепотом, заставлявшим окружающих сосредотачивать все внимание, чтобы не пропустить ни слова. – Очень приятно с вами познакомиться, я Аннабелла Велецкая-Крафт. Крафт – как нюрнбергский скульптор. Я из Санкт-Петербурга. Но вы можете звать меня просто Владой.
– Проходи, Владочка, не стой, как куст. Все тебе здесь очень рады. Я уверена, вы подойдете друг другу.
Фридочка предприняла попытку поцеловать Аннабеллу в нос, но та отстранилась от домовой:
– Я бы попросила вас не прикасаться ко мне без моего разрешения. Я очень чувствительна к прикосновениям. Здесь очень жарко.
– Снимаем пальто, – резонно заметила Фридочка.
– Я сниму его, когда посчитаю нужным, – сказала Аннабелла и принялась изучать взглядом Алену.
– Привет, – настороженно сказала Алена. – Я Аленка из Одессы. А это моя лучшая подруга Комильфо. То есть Зоя. Только при чем тут Влада?
– Это мое второе имя. Владиславой звали мою прабабку. До революции она была примой в Мариинке. – Аннабелла повернулась к Фридочке. – Почему вы подселили меня к Одэссе?
– Так получилось, – ласково улыбнулась Фридочка. – Не волнуемся, деточка. Твои соседки очень интеллигентные еврейские девулечки, и мухи не обидят, правда же?
– Правда, – подтвердила я, как загипнотизированная, не в силах отвести глаз от Аннабеллы.
– Ах ты моя ласточка. – Видимо, в качестве компенсации домовая поцеловала в нос меня.
Однако Аннабелла не казалась удовлетворенной.
– Мой отец черным по белому прописал в анкете просьбу селить меня только с петербурженками, в крайнем случае со столичными. Я не понимаю, как здесь оказалась Украина.
– Украина была здесь до тебя, – бросила Алена. – Так что давай располагайся на вон той койке. И не “Одэсса”, а “Одесса”.
И Алена указала на пустующую кровать, стоявшую поперечно по отношению к нашим, у далекой от окна стены.
– Я хочу у окна, – требовательно сказала Аннабелла.
– Нема тебе окна. Забито, – не без провокации заявила обычно интеллигентная Алена.
– У меня хронический гайморит и вегетососудистая дистония. Мне необходим свежий воздух.
– Можешь взять мою кровать, – сжалилась я над Аннабеллой.
– Ты что, охре… – Аленка осеклась, заметив сдвинутые брови Фридочки. – Комильфо, кончай дурить.
– Мне не жалко, честно, – сказала я. – Я здоровая, как два быка.
– Благодарю тебя, Зоя.
Аннабелла опустилась на мою кровать, поерзала на ней, проверяя упругость матраса, и улыбнулась, отчего стала в сто тысяч раз красивее. Я прямо аж вздрогнула.
– Вы перестелите постели? – спросила она у Фридочки.
– Сами, сами. Роскошь закончилась. Вас теперь слишком много и будет еще больше. Привыкайте к самостоятельности. Завтра подъем в семь, будем знакомиться с группой. Почти все на местах, осталась только партия с Кавказа.
Аннабелла брезгливо сморщила благородный нос, а Фридочка покинула помещение, послав в воздух воздушный поцелуй.
– Что за бред? – риторически спросила Алена, когда мы остались одни. – Давайте сразу согласуем, как нам вместе жить. Нам необходимо заключить договор, а не то, чует мое сердце, вы меня очень быстро доведете до ручки.
Я немного обиделась, но зато мне польстило, что Аленка слила Аннабеллу и меня в одно целое. А сама идея показалась мне дельной.
– Нам нужны заповеди, – блеснула я знаниями.
Достала из рюкзака тетрадь и карандаш и написала заглавие: “Десять заповедей первой комнаты Деревни”.
– Первый пункт: без принцессничаний, – безапелляционно произнесла Аленка.
– Такого слова не существует в русском языке, – верно заметила Аннабелла.
– Я в курсе, – сказала Алена. – Пункт второй: без долбое…
– Аленка! – не выдержала я, не узнавая воспитанницу привилегированного детского сада “Сказка” для отпрысков работников порта. – Пункт третий: без жлобства.
– Пункт четвертый, – подхватила Аленка. – Матерщина – это всего лишь матерщина. Мы долго не выдержим, если нам придется держать друг перед другом фасон. Тут один туалет и один душ на троих. Нам придется их делить, придется переодеваться на глазах общественности, и придется чувствовать себя при этом удобно. Так давайте без.
– Без чего? – спросила принцесса.
– Без этого самого…
– Щепетильности? – пришла ей на помощь Аннабелла.
– Без заумных слов, из которых должно следовать, что ты чем-то лучше меня.
– Я так воспитана, – фыркнула Аннабелла.
– Так перевоспитывайся быстрее.
– Пункт пятый, – прошелестела Аннабелла. – Никто не посягает на мое личное пространство, граница которого проходит вот здесь.
Она встала и, как канатоходец, процокала каблуками по плиточным швам аккурат посередине комнаты, между моей бывшей кроватью и Аленкиной настоящей.
– Пункт шестой, – сказала я. – Мы выключаем свет после отбоя, не шумим, не слушаем громкую музыку, ложимся спать не позже одиннадцати, никого в нашу комнату не впускаем и не мешаем друг другу учиться и отдыхать.
– Лады, – с тяжелым вздохом согласилась Алена. – Хоть я и привыкла ложиться в двенадцать и, между прочим, не могу заснуть без “Металлики”, “AC/DC” и “Сектора Газа”.
И она красноречиво достала из чемодана двухкассетник Sharp и гору расписанных фломастерами кассет.
– Сектор Газы – это там, где война? – вспомнила я папины слова.
– Боже, – содрогнулась Аннабелла. – Как твои уши не вянут от этого мерзейшего кошмара?
– А ты что слушаешь? – без особого интереса спросила Алена. – Небось “Поручика Голицына” и Изабеллу Юрьеву?
– Мы с моим отцом предпочитаем слушать Башлачева, БГ, Щербакова и Берковского, – презрительно ответила Аннабелла, – а играть – Моцарта, Шопена и Шуберта. Я окончила художку и музыкальную школу по классам фортепиано и скрипки. В изобразительном же искусстве мне нравятся немецкие экспрессионисты и венское ар-нуво, а особенно Фриденсрайх Хундертвассер. Я посетила его выставку в Русском музее. В вашей Од эссе хоть слышали когда-нибудь об этом художнике?
– Нет, – призналась я с большим интересом, а Аленка только нетерпеливо покачала головой.
Звучное имя моментально завладело моим воображением. Фриденсрайх Хундертвассер. Так