себя, настоять на своем, не проявлять слабость. А тут полная противоположность: всем уступать, никому не сопротивляться?

Чем дальше он читал, тем больше возникало таких вопросов. Он чувствовал необъяснимую притягательность Иисуса, и сердце его всякий раз загоралось, когда он читал или вспоминал о Нем. Но некоторые Его советы казались невыполнимыми. Алеша стал думать о том, чтобы ближе познакомиться с церковью: может быть, там что-нибудь объяснят.

Втайне от всех он начал ходить в храм. Поначалу вообще ничего не понимал, потом стал какие-то слова распознавать. Однажды за утренней службой он с радостью узнал слова, которые только что читал в Евангелии: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

* * *

Ранней весной Алеша объявил матери, что хочет креститься. Поначалу она была против, но сын настаивал. Несколько недель он пытался уговорить ее, а она все откладывала, боясь лишиться работы. В конце весны Алеша решительно сказал, что, если до Пасхи его не крестят, он перестанет ходить в школу.

Матери пришлось смириться, но она не хотела, чтобы это происходило в церкви: там, как ей кто-то сказал, записывали имена всех крестившихся, а потом сообщали властям. Через одного дальнего родственника договорились о крещении на дому. Долго ехали в какую-то подмосковную деревню — сначала на метро, потом на электричке и на автобусе. Дорога заняла почти три часа.

Приехали заблаговременно, но еще долго пришлось ждать священника. Он пришел, седой, как лунь, с волосами, завязанными сзади узелком. Говорил с сильным пришепетыванием: зубов почти не осталось. Но глаза излучали свет. Таких людей Алеша никогда прежде не видел: он был похож на героя сказки. Стал разговаривать с матерью и сыном, удивился, что креститься будет только сын. В конце концов решила креститься и она.

Священник долго читал молитвы, в которых Алеше слышалось больше про сатану, чем про Бога. Помазывал его кисточкой, окуная ее в сосуд с маслом. Велел ему стать в тазик, где воды было по щиколотку, и трижды, зачерпнув из тазика, возлил воду ему на голову. Алеша мало понял из того, что происходило, но ушел умиротворенный, с чувством выполненного долга.

Спустя несколько недель на той же квартире крестили брата и сестру Алеши — тоже по его настоянию.

* * *

Единственная на весь микрорайон действующая церковь находилась далеко от дома: шесть остановок на трамвае, потом полчаса пешком через лесопарк. Дорога долгая и небезопасная. Мать всегда беспокоилась, когда он уходил в церковь, и облегченно вздыхала, когда возвращался.

Белокаменный храм семнадцатого века, с высоким конусообразным шатром, увенчанным небольшим куполом, был двухэтажным. На маленьких окнах стояли прочные чугунные решетки. Службы совершались по будням на первом этаже, по праздникам — на втором. В солнечные дни через окошки верхнего этажа пробивались косые лучи. Они освещали то одну, то другую часть пространства храма. Внизу всегда сохранялся полумрак.

* * *

Первую свою Пасху Алеша запомнил хорошо. Тогда ему только исполнилось двенадцать. Он знал, что крестный ход начинается в полночь, но, чтобы попасть внутрь, нужно прийти за полтора часа. Когда в половине одиннадцатого он подходил к храму, вокруг толпился народ. Плотным кольцом стояла милиция.

— Тебе куда, мальчик? — спросил милиционер с круглым маслянистым лицом.

— В церковь, — ответил Алеша.

— А служба кончилась, — сказал милиционер. Алеша знал, что она даже не начиналась, но понял, что лучше не спорить. Он решил попытаться попасть в церковь со стороны кладбища. Прокрался вдоль берега реки и перелез через ограду. Пройдя среди могил, оказался у входа в храм. Войдя, протиснулся вперед и встал недалеко от царских врат. Оставалось дождаться начала службы.

Она началась примерно через час. Священник в белом что-то долго читал перед прямоугольной тумбой. Она стояла посреди храма, и на ней лежала плащаница — бархатное покрывало с изображением умершего Христа. Потом он поднял плащаницу и унес в алтарь. Наступило молчание: ждали полуночи.

И вот, когда часы в алтаре начали бить, раздалось тихое пение: «Воскресе́ние Твое́, Христе́ Спа́се, а́нгели пою́т на небесе́х, и нас на земли́ сподо́би чи́стым се́рдцем Тебе́ сла́вити»[7]. Пение становилось все громче. Священники и прислужники в белых облачениях начали выходить из алтаря. В руках у каждого что-то было: икона, Евангелие, крест и образ Богоматери на высоких древках. Несли хоругви. По всему храму вспыхивали свечи в руках молящихся.

Алеша не знал, что произошло в это мгновение, но у него вдруг полились слезы. Это были слезы не обиды или грусти, а совсем другие — светлые, радостные.

Он впервые в жизни чувствовал что-то особенное, незнакомое и необъяснимое. Сердце горело так же, как при чтении Евангелия. Ему казалось, что ангелы не только на небесах поют, но присутствуют и здесь, среди людей, собравшихся на эту пасхальную службу.

Он стоял справа от царских врат, напротив иконы Христа. На иконе древнего письма Христос выглядел отрешенным и суровым. Смотрел не прямо в глаза, а как бы немного в сторону. Прежде икона не производила на Алешу впечатления, теперь же он вдруг увидел ее по-новому. И Христос вроде бы уже не выглядел таким суровым, и взгляд Его проникал прямо в душу.

Много новых чувств испытал мальчик на первой своей пасхальной службе. Когда она закончилась, ему не хотелось возвращаться домой. Он еще побродил по кладбищу, среди могил, на которых тихо мерцали лампадки. Потом отправился домой через пустынный лесопарк. Вокруг не было ни души.

Когда Алеша подходил к дому начинало светать. Дома все спали. Он тихо прошел к себе и лег на кровать. Переполненный новыми впечатлениями, долго не мог уснуть.

* * *

С этого дня церковь все больше входила в жизнь Алеши. Школа, домашние занятия, игры во дворе — все вроде бы осталось по-прежнему. Но в храм тянуло неодолимо. Теперь он старался использовать любую возможность, чтобы туда пойти.

На одной из будничных служб, когда в храме было немного народа, Алеша решил причаститься. Он уже знал, что причастие происходит в конце Литургии, когда священник со словами «Со стра́хом Бо́жиим и ве́рою приступи́те» выносит чашу. Пришел рано утром, задолго до начала службы, отстоял ее всю, но слова так и не прозвучали, и никто с чашей не вышел. Царские врата закрылись, служба кончилась. Немногочисленные прихожане начали расходиться.

Алеша, несколько растерянный, дождался, когда священник выйдет из алтаря, и робко спросил, почему не было причастия. Священник был на вид лет пятидесяти, с густыми черными бровями. Он объяснил,