не заимствовано от внешнего мира и, следовательно, принадлежит самому разуму. Следующее размышление невольно убеждает нас в этом. Если бы не только содержание идей, но и самые формы их были произведены в нас внешним миром, если бы его влиянием было создано не только то, что входит в наше сознание, но и то, что воспринимает в себя входящее, то в таком случае все существующее одинаково могло бы образовать в нашем разуме соответствующую себе идею. Между тем в этом существующем есть некоторые вещи, существование которых для нашего разума несомненно, но составить идею о которых этот разум, безусловно, не в силах. Таков, напр., факт или вечности мира, или происхождения его из ничего.

И в самом деле, мир как «целое», как «бытие», как «все» или вечен, или не вечен. Раз он существует – и это для нашего сознания несомненно, – он необходимо или имеет начало во времени, или не имеет этого начала. Мы ничего не знаем о том, который из этих двух фактов имел некогда место, но мы знаем твердо, что один из них необходимо существовал, так как ничего третьего существовать не могло. Но если мир вечен, то это значит, что не было времени в прошедшем, когда бы он не существовал, и не было предела, где бы кончалось это время. Если же он не вечен, то это значит, что в прошедшем был некоторый момент, когда он возник; и так как он есть «все», то, следовательно, в момент, этому предшествующий, не было ничего; т. е. что мир возник из ничего, из пустоты, которая одна лежала за ним, одна предшествовала ему. Теперь, если один из этих фактов несомненно существовал, то и в сознании нашем, принимающем это существование, необходимо должно быть понимание этого факта, если только оно во всем своем целом есть произведение внешнего существующего. Между тем идеи ни об одном из этих двух фактов наша мысль вместить в себя не может. Наш язык легко произносит слова: «мир безначален», «мир возник из ничего»; но это только слова, поставленные в известном порядке, но не мысли, не идеи. Это звуки, которые мы можем слышать, но то, что обозначается этими звуками, мы не можем ни понять, ни представить, хотя и понимаем, что это факты. Мы знаем и понимаем отдельные вещи, о которых говорится в этих предложениях, – «мир», «начало», «время», и мы можем слова, обозначающие эти существующие и понятные вещи, поставить в известное отношение друг к другу, но представить в мысли это истинное и существующее отношение мы не в состоянии. Всякое усилие представить себе возникновение мира из ничего будет бесплодно, – все, что мы можем сделать, это представить себе то, из чего он возник, неясным, темным, бесформенным, но тем не менее существующим, реальным столько же, как и возникающий из него мир. Всякое усилие представить мир вечным поведет только к тому, что его начало мы отодвинем так далеко, что оно будет как бы теряться во времени, станет неясным для нас, но всегда, однако же, мы невольно будем думать, что вот за этим неясным и лежит его начало, которого мы только не видим, но которое, однако, есть. И вот, в то время как этих реальных фактов наше сознание никак не может понять, оно легко представляет себе факты, которых не существует, и при этом столь образно, что даже порою верит в их действительное существование. Так, воображение всех народов создавало различных чудовищ, и даже нам самим легко представить себе в мысли невозможные в действительности существа, одновременно с этим сознавая, что их нет.

Итак, если разум в состоянии представить себе невозможные комбинации из элементов, порознь известных ему из опыта, и не может представить существующее сочетание из элементов, о которых он порознь также знает из наблюдений, то не ясно ли, что в нем предустановлены формы понимания, в которых образуются представления, и что из происходящего и существующего в мире, для него внешнем, он может воспринять и понять лишь то одно, что имеет в нем (разуме) соответствующую себе форму; все же остальное, хотя и существует вне его, однако не может существовать в виде идеи в нем самом, так как не имеет предустановленной для себя формы в его сознании.

Это предсуществующее в разуме человека и обусловливающее собою возможность опыта едва уловимо в природе своей и с трудом поддается определению. Не следует забывать, что ранее опыта в сознании не существует не только представлений о предметах, обладающих существованием, природою, свойствами, причиною, целью и т. д., но в нем нет идей и о самых этих сторонах бытия – о существовании, о сущности, об атрибутах, о причинности, о целесообразности и т. д., в которые (идеи), как в общее, входили бы представления об отдельных вещах, представляющих собою единичные и конкретные синтезы этих общих сторон бытия. Вот почему выражение «форма, воспринимающая содержание», которое мы выше прилагали к лежащему в разуме ранее опыта, не столько выражает его природу, сколько подготовляет нас к пониманию того гораздо менее грубого, что представляет собою разум. Не заключая в себе идей даже о сторонах бытия, он носит в себе ранее опыта только как бы символы этих сторон; что-то неощутимое и в то же время несомненно присутствующее; не могущее быть выраженным ни в какой точной идее, как не представляющее собою никакой идеи, и в то же время обладающее зиждительной силой, которая из материала чувственных впечатлений, несовершенных, грубых и ограниченных, образует идеи законченные, отвлеченные и общие. Можно бы сказать, что предопытное и предыдейное в разуме так же относится к идеям, имеющим вступить в него, как беспричинное и безотчетное предчувствие относится к тому, что наступит со временем, если бы эти предчувствия разума не были так определенны в своем содержании и не предопределяли бы сами всего, что образуется в нем впоследствии. Ближе всего природу этих потенций идей, не выразимых ни в каком точном названии, можно обозначить словом «схема». Как в мире физическом схемы, не будучи сами вещами материальными, представляют собою как бы типы, по которым образуются все вещи, не имея никакого реального существования, невидимо зиждут все реально существующее и входят в него, так находящееся в разуме ранее опыта, не имея даже идеального существования, зиждет и образует, движет и направляет весь мир идей, настолько же превосходя своею абстрактностью эти идеи, насколько последние, как схемы вещей, превосходят своею абстрактностью эти вещи.

VII. Это соотношение между познающим разумом и познаваемым космосом, обусловливающее собою возможность самого познания,