Шрифт:
Закладка:
Возможно ли для кого-нибудь полное и неподдельное слияние друг с другом в период страшной бури под названием «Утрата самого ценного»? У нас не вышло, но, надеюсь, кому-то другому «повезло».
— Что за работа? — держа его за руки, интересуюсь я.
— Территорию, на которой расположен этот дом, недавно выкупил предприниматель. Он наш земляк, но бизнес свой строил в Москве. Апрельский Паша. Слышала о нем, может?
Я отрицательно качаю головой.
— Он в Мурманск на время перебрался, ну мы и встретились. В баньку сходили, по душам поговорили. Паша выслушал меня и предложил крышу над головой с занятием — патрулировать окрестности да за порядком следить. Планирует здесь что-то строить.
— Откуда ты его знаешь?
— Я с Пашкиным отцом рыбачил, когда тот еще мальцом был, — рассказывает папа, разливая по кружкам кипяток. Добавляет по дольке лимона, затем лезет в холодильник за пирогом и убирает его в микроволновку. — В семнадцатом году у Сергеича инфаркт случился. Пашка к отцу на похороны прилетал, а на следующий год жена и пятилетний сын погибли. Хоронил их здесь, рядом с отцом.
— Боже, какой ужас.
— Не то слово. Отдыхали на горнолыжном курорте, застряли на подъемнике. Когда подоспели спасатели, уже было поздно. Окоченели. После трагедии Пашка затворником заделался, но потихоньку выкарабкался… В прочем, — добавляет полушепотом папа, ставя передо мной кружку и блюдце с большим куском клюквенного пирога, — как и все мы.
В знак солидарности молча киваю.
Глава 22
Три года назад, зима
Сосульки на крышах, свисающие над пешеходными тропами, совсем как зубы хищного животного. У каких-то домов «пасти» размером с клыки тираннозавра, у других мельче, острее.
Ксюша плетется сбоку, болтая о грядущем школьном бале, а Артем размышляет, от какой сосульки смерть наступит быстрее, от какой исход будет менее болезненным? От той, с которой он плюс-минус одних и тех же габаритов, или от той, что остра, словно кинжал? И если он не постесняется прервать подругу, задав головоломные вопросы о скоротечности гибели от удара сосулькой по башке, через какое время она покрутит пальцем у виска и отвергнет его?
— …Мама говорит, лиловый мне к лицу, но я так не думаю. Хочу зеленое платье. Не изумрудное, а скорее малахитовое. И, прошу, только не говори, что не видишь разницы между изумрудным и малахитовым! — тараторит девочка, избегая гололедные участки на тротуаре. Последовавшая за ее восклицанием пауза вынуждает Ксюшу обратить внимание на тихоню, разглядывающего крыши. Только она собиралась наехать на Артема за то, что он ее не слушает, но передумывает и спрашивает: — Что-то интересное увидел?
Артем вздрагивает, когда поворачивает голову, и они сталкиваются носами. Не ожидал, что Ксюша не просто прильнет к нему, а прижмется.
— Ай-й, — Метелина закрывает пушистыми белыми варежками ушибленный нос.
— Очень больно? — беспокоится Артем, виновато таращась на нее и не осмеливаясь подойти ближе. Боится, что сердце, как в мультике, выскочит из груди. Боится, что Ксюша распознает сильные вибрации, которые она в нем порождает, и испугается этого.
— Ты мне нос сломал, — хнычет она, Артем вздыхает с облегчением. Он моментально улавливает в ее голосе театральное нагнетание. Не-а. Больше с ним подобное не прокатит. Не сосчитать, сколько раз он угождал в ловушку ее природной артистичности.
— Дай посмотрю.
Ксюша трясет головой, глядя на него из-под пушистых длинных ресниц, покрытых инеем. На секунду у него перехватывает дыхание. В голубой куртке и с длинными волнистыми локонами, ниспадающими с плеч, румяными щеками и огромными светлыми глазами она точь-в-точь как снегурка.
— Сломал, не сомневайся, — несчастно лепечет она, пряча за варежками лукавую улыбку.
Артем делает шаг вперед, оборачивает пальцы вокруг ее кистей и убирает от лица.
— Нравится издеваться надо мной? — он клацает зубами на выдохе.
Ксюша оторопело вертит крутит головой влево-вправо.
— Я же пошутила…
— Больше так не делай. Больше не шути со мной.
Прежде она без труда подбирала слова даже в те моменты, когда это казалось невозможным. Между ними не существовало барьеров; ни эмоциональных, ни словесных и отчасти физических. Они были близки духовно, словно неназванные единоутробные близнецы. Ксюша всецело чувствовала то, что чувствовал Артем, и наоборот; они подражали друг другу во всем, договаривали друг за другом фразы и даже вели зрительные диалоги. Этого всегда хватало, и плевать, что остальной мир их не понимал, включая родителей.
Сейчас ей не подобрать нужных слов. Она оцепенело смотрит в холодные и пустые глаза лучшего друга, гадая, в какой момент из них ушла теплота и доброта. Конечно, случалось, что Артем психовал и расстраивался из-за чего-нибудь, но на нее это никогда не распространялось. Их связь неприкосновенна для разногласий, ссор и вражды.
— Извини, — тихонько роняет девочка, дрожа от внезапного озноба.
Они по-прежнему стоят в шаге друг от друга, однако Ксюше чудится, что их отшвырнуло на разные континенты. Что плохого она сделала или не то сказала? Почему Артем раздражился? Слишком много трепалась о платье? Конечно, мальчишкам неинтересно о таком слушать. Но Артем — другой. Теперь она его бесит?
— Пошли, — командует Литвинов, разворачивается и не смотрит на подругу до тех пор, пока они не встают под козырьком ее подъезда, и настает время прощаться. Обычно он провожает Ксюшу до входных дверей, а еще чаще — юркает в квартиру следом, и они торчат в ее комнате до позднего вечера, совершая шустрые вылазки на кухню, чтобы родители Ксюши их не подловили и не замучили вниманием.
— Пока, — неуверенно произносит Ксюша.
— Пока, — сухо отвечает Артем, отворачивается и шагает прочь.
Да ладно! Просто уйдет и… все на этом?!
Она переминается на месте, собираясь с духом, чтобы потребовать объяснений, какая муха его укусила.
— А ну стоять, Литвинов!
С чувством облегчения оборачиваясь на взыскательный тон Ксюши, Артем с непроизносимым ужасом округляет рот и переводит взор на край козырька, от которого отламывается сосулька. Звуки предупреждения застревают поперек горла.
Отбросив в сторону панику, он бежит к ней и сбивает с ног. Они вялятся на подъездную
