* * *

Между делом отметил, что за прошедший месяц «с хвостиком» мы ни разу не спали раздетыми, по-человечески. В лучшем случае на «одморе» в казарме снимаем перед сном обувь и куртки. На положае и такого позволить себе не можем. И не только потому, что там холодно. Каждый знает, случись что (атака мусульман, срочный приказ и т. д.) – терять время на одевание, обувание и прочие глупости – непростительная роскошь. Вот теперь-то понимаешь, что по-настоящему человек высыпается только тогда, когда освобождается от верхней одежды, ботинок, тем более сапог. Сон «в полном облачении» только накапливает усталость, умножает изношенность организма. Впрочем, по-иному здесь просто быть не может. Наволочки, простыни, пододеяльники остались в мирной жизни. Значит, вдвойне радостней будет возвращение к этим простым приметам цивилизации.

* * *

Сегодня продолжали оборудовать свой лагерь. В здешних местах сделать это – ох как непросто. Мы стоим на горе.

Окопаться невозможно. Лопата входит едва на треть штыка. Дальше – скала, гранит. Единственно возможный здесь способ подготовиться к бою – выложить из камней брустверы. Этим и занимались весь день. В ход пошли камни, собранные до этого заботливыми крестьянскими руками в аккуратные пирамиды. Каждая – почти в человеческий рост. Похоже, не одно поколение собирало эти камни, готовя землю под поля и пастбища. Сколько сил затрачено во имя самого святого на земле дела! А тут пришли совсем другие люди с оружием, несколько дней – и собираемые не одно десятилетие камни превратились в брустверы. В приспособления для убийства одними людьми других. Впрочем, не столько для убийства, сколько для защиты. Когда эти камни вернутся на своё место? Когда на эти склоны вернутся люди, чтобы заниматься своими мирными делами, чтобы пасти скот и выращивать хлеб?

* * *

Опять про камни.

Они слева. Они справа. Они с тыла. Они по фронту.

Горы, склоны, скалы – всё это камни, камни, камни. В какую сторону ни смотреть, взгляд непременно упрется в камень, споткнется о камень, встретит камень. Камни служат нам подобием постелей и прочей мебели, из камней выкладываются стены наших утлых жилищ на положае, камнями оборудуются наши огневые позиции. Иногда начинаешь совершенно по-детски фантазировать: вот бы изобрести аппарат, что позволит считывать информацию, хранимую в себе и на себе камнями, и транслировать «прочитанное» на специальный экран.

Интересным получилось бы «местное кино». Главным сюжетом в этом кино была бы война.

Греки, римляне, древние славяне, древние германцы, византийцы, турки, австрийцы, немцы. Люди с мечами и копьями, кремневыми ружьями и чугунными пушками, винтовками с прицелами, позволяющими видеть ночью, и автоматами, снабженными подствольными гранатометами. Одни наступают, другие обороняются. И те и другие убивают. Камни помогают и тем и другим. Больше того – камни воюют и на той и на другой стороне. Камни вне политики, но агрессивны на два фронта сразу. Им абсолютно всё равно, за кого воевать, какие цели отстаивать, кого укрывать, для кого служить оружием.

Теперь становится понятно, почему с глубокой древности камень – символ безмолвия, безучастия, вечности и много чего ещё. Неспроста у всех народов во все времена камень – это надгробие, часть могилы, символ могилы.

Стоп!

Последнюю тему развивать сейчас совершенно не обязательно.

* * *

Вызвался сходить в разведку. Маршрут пройдет по тем самым местам, что несколько недель тому назад мы исходили под командованием Володи-Перископа. Накануне искренне и неумело помолился. К стыду своему, за исключением «Отче наш», до конца ни одной православной молитвы не знаю. Молился своими словами. Жаль, что не записал эти слова, поднимавшиеся сами по себе откуда-то из глубины души. Всё было в той молитве: и обращение к всемогущему Господу, и напутствия своим малолетним детям, и добрые грустные воспоминания о несправедливо рано ушедших из жизни тружениках-родителях, и заклинания, отводящие пули снайперов.

Разведка прошла тихо. Без выстрелов. На всю операцию ушло почти четыре часа. Маршрут прошел через места наших прошлых ночевок. Кострища и ветхие лежаки из веток занесены снегом. Серб, старший нашей группы, внимательно осмотрев места былых стоянок, заключил: «Здесь были мусульмане».

Выходит, вовремя мы отсюда снялись. Окружить наш лагерь и вырезать всех его обитателей в ту последнюю метельную ночь труда не представляло. Выходит, Бог нас хранил.

* * *

Обратил внимание на наш лексикон. Он очень специфичен. Для нас автомат – «ствол», убить – «завалить» и т. д. и т. п. Формируют язык окружение и обстановка. Что же они представляют из себя, если язык так близок лагерно-тюремной «фене»?

* * *

Птицы… Как много их здесь! Они невероятно красивы в своём разноцветном оперении. Удивительно – птахи не смолкают даже во время перестрелок. То ли привыкли, то ли считают, что дела человеческие их вовсе не касаются.

* * *

Не устаем удивляться цвету воды в Дрине, на которой стоит Вышеград, – на берега реки мы часто выходим во время наших рейдов, разведок и прочих «хождений». Это не просто вода с зеленоватым оттенком. Это вода интенсивного, почти агрессивного едкого цвета. Спрашивал об этом местных сербов из ополченцев, те только пожимают плечами, отвечают односложно, что-то типа «всегда так было…», или «это просто чистая вода…». Правда, один из них, местный учитель, высказал свою, почти научную версию объяснения этого явления. Ссылаясь на прочитанные прежде книги, он вспомнил, что некогда эти места были богаты медью (её здесь добывали много веков назад обитатели этих мест). Возможно, окислы этого металла и придают воде столь экзотический цвет.

Красота – красотой, но именно по этой воде совсем недавно, буквально считанные месяцы до нашего приезда, плыли трупы – результат этнических чисток, что проводили мусульмане по отношению к сербам. Виноваты сербы были лишь в том, что хотели оставаться сербами, хотели оставаться православными, хотели оставаться жить на той земле, где жили их предки.

* * *

Заметил, что сербы-ополченцы носят штык-нож на поясе не рукоятью вверх, как принято, как носили мы, служившие когда-то срочную службу в тогда ещё Советской Армии, а… рукоятью вниз. Вид совсем не «уставной», более чем странный. Однако и здесь есть своя логика. Оказывается, при таком положении штык-ножа (как, впрочем, и любого другого ножа, прикрепленного к поясному ремню) в ремени, что требуется на «доставание» оружия из ножен, то есть на приведение его в боевую готовность, требуется гораздо меньше. Конечно, речь идет