подозревают в этом казаков. Они уверены, что стволы украли именно казаки. Более того, сербы даже знают, как казаки готовили оружие к транспортировке через границу (как и какие части отпиливали и т. д.). В месте со стволами «ушли в том же направлении» и несколько комплектов утепленного военного обмундирования последней улучшенной модели.

Конечно, воровать нехорошо. Конечно, подобные факты откровенно вредят русскому национальному престижу, но… Нельзя забывать, что оружия ныне на территории бывшей Югославии более чем достаточно, его хватает по обе стороны конфликта. В России же ситуация иная. Национально-патриотическая часть оппозиции там практически безоружна. Что ей делать, когда там полыхнет, как в Югославии? Ещё важнее помнить здесь, что ныне казак без «ствола» (совсем как ранее без коня и шашки) – это не казак. Так что, наверное, грех с кражей оружия у «братьев-славян» и отмолить можно.

* * *

Иногда всё кажется сном. Густым, темным, тяжелым. Ущипнуть себя сильнее – окружающее пропадет, растворится, исчезнет. И снежные ковры в желтых солдатских автографах, и цыганистого вида шалаши-блиндажи, и неуклюже бесформенные от массы надетого часовые. А может быть, наоборот, всё, что окружает меня сейчас – истинная, подлинная реальность. И другой реальности нет. Не существует. Не существует постелей с белыми пододеяльниками, наволочками, простынями. Не существует кранов, готовых по твоему выбору одарить тебя горячей или холодной водой. Не существует метро, лифтов, театров, женщин, газет. Кажется, что не носил никогда сорочек с галстуками, не пользовался телефоном, не начинал дня с газеты и кофе. Не существует большой, праздничной и бестолковой Москвы, не существует квартиры в Медведково, редакции на Чистых Прудах. Есть только шалаш с каменными стенами и крышей из плащ-палатки, есть подсумок с автоматными рожками под головой, есть «калашников» под боком.

Подобное настроение охватывает всего через месяц пребывания здесь. А что чувствуют те, кто здесь три-четыре месяца?

* * *

Мои совсем недавние восторги по поводу «неисчерпаемых ресурсов организма человека на войне» оказались, мягко говоря, преждевременными: по ночам наши утлые жилища сотрясаются от надрывного кашля. Простужено девяносто процентов состава отряда. Сказываются холодные ночевки и коренное отличие летнего обмундирования, выданного нам, от обмундирования зимнего, нами так и не полученного. Иные кашляют так тяжело и гулко, что кажется – ещё чуть, и не останется у них внутри ничего, ни легких, ни бронхов, только ухающая и бахающая пустота.

Всё равно хочется верить, что всё это временное и вполне преодолимое явление, связанное больше с нашей акклиматизацией, чем с проколами в экипировке. Ничего! Прокашляемся и… вперед. Дальше, дальше, дальше! Благо, в календаре уже конец марта, скоро и сюда, в горы, придет тепло.

Скоро… Но пока проталины чернеют лишь на немногих, самых прогреваемых участках горных склонов, – на всех прочих местах снег по пояс, в лучшем случае, по колено. Потому, отправляясь на положай, каждый и утепляется, как может, потому и сушка обуви и носков остается проблемой номер один, потому засыпаешь и просыпаешься с жесткой установкой: «Не заболеть, не простудиться, не простудиться, не заболеть».

К простым словам примитивного аутотренинга всякий раз добавляю очень личное: «Не имею права…»

* * *

Отдельная тема – наше питание. Претензий здесь, в целом, нет. Вспомнить нынешний рацион средней семьи в нашем многострадальном Отечестве – выходит очень даже терпимо. Завтрак представляет собой баночку мясного паштета или шматок копченого сала. К обеду на позицию в термосах доставляют горячее варево. В его основе чаще всего макароны, фасоль, мясные консервы. В ужин поедается, как правило, то, что остается от обеда. Вкусно, сытно, но однообразно. Последнее особенно ощутимо для тех, кто здесь находится три-четыре месяца.

Есть и ещё два слабых места в нашем рационе. Это отсутствие чёрного хлеба (говорят, что в Югославии вообще такого никогда не пекли) и отсутствие настоящего чая. Вместо последнего на позицию привозят какой-то коричневый суррогат. Говорят, что этот напиток готовится из жженого сахара с добавлением настоя каких-то трав. Сербы пьют его с превеликим удовольствием. Мы, русские, видим в нём жалкую пародию на чай настоящий.

* * *

Кажется, начинаю со слуха определять, чем нас «потчуют» при обстрелах с той стороны. Давно отметил неприятный угрожающе-свистящий звук снайперской пули. Одиночные автоматные выстрелы созвучны лающему злому кашлю. Гадкий зловеще-шуршащий звук у летящих мин. Наверное, так «звучит» бумажный абажур, которому угораздило планировать под углом на верхушки осеннего кустарника. А еще с той стороны подают «голос» гаубицы и прочая артиллерия. У каждого калибра свой звук. Дьявольский оркестр, исполняющий бесконечные вариации на тему симфонии смерти.

Ещё одно наблюдение-замечание, связанное со «звуками войны» и личными ощущениями. Крайне неприятно, когда при обстреле одна мина ложится правее, а другая левее. Это попахивает «вилкой». В этом случае третья мина, скорее всего, ухнет где-то в середине между первой и второй, а, значит, аккурат в том месте, где сейчас лежишь ты. Играть в подобных условиях в «русскую рулетку» и надеяться на «авось» этой самой третьей мины неразумно. После взрывов слева и справа надо непременно уматывать с прежней позиции: перемещаться максимально как можно дальше в одну или в другую сторону. Это не мой личный опыт. Это опыт всех прошлых войн. Этому опыту можно доверять. За этот опыт очень дорого заплачено.

Звуки – звуками, но ощущение сотрясающейся под тобой земли (точнее, камня) при близком разрыве мины или снаряда впечатляет куда больше. Участок земной поверхности в этом случае ничего общего ни с какой «твердью» не имеет, а напоминает подрагивающее подобие подтаявшего на праздничном столе заливного, когда кто-то рядом выдает «цыганочку с выходом».

Впрочем, всё это – интимно-личные ощущения. Войну каждый видит, слышит и чувствует очень по-своему.

* * *

Ездили в баню. В Вышеград. Припозднились. Заночевали в ставшем уже родным интернате. С удивлением встретили в здании знакомого нам Игоря Т. – питерского парня, раненного в ногу. До сего дня он не уехал. Причина – заминка в получении причитающихся денег (жалованье плюс положенная по контракту компенсация за ранение) и отсутствие попутчика-сопровождающего в дальнюю дорогу. В одиночку путь на Родину он не осилит – болит недолеченная нога. Самостоятельно передвигаться на расстояние более чем в несколько десятков метров ему не по силам.

Встретили в интернате и другого старого знакомого – Сашку-Графа. Тот также дожидается каких-то последних формальностей перед возвращением домой.

Разговор с ним затянулся за полночь. Скорее, это был не разговор, а инструктаж асом-ветераном нас, относительно недавно прибывших.

– Если в ходе боя или сразу после него будете заходить в мусульманские дома – не спешите. Сначала гранаты в окна,