Незадолго до этого случился один памятный разговор.

Тиберий, превратившийся из угловатого, замкнутого мальчика в коренастого и вечно угрюмого подростка, однажды после урока негромко спросил меня:

– Учитель, а всем обязательно жениться?

На неожиданный вопрос я не сразу нашёл нужный ответ.

– Конечно, Тиберий. Все свободные граждане Рима обязаны иметь семью, – стараясь говорить как можно уверенней, заметил я. – Ещё сто лет назад цензор Метелл Македонский утверждал: «Если бы мы могли жить без жён, не было бы у нас никаких хлопот. Но коль скоро природа установила так, что с жёнами жить трудно, а без них невозможно, думать следует скорее о продолжении рода…» Одним словом, когда придёт твой час, женись, Тиберий, женись непременно. Если попадётся хорошая жена, будешь исключением из правил, а если плохая – станешь философом…

Тиберий исподлобья вперил в меня проницательный светло-серый взгляд:

– Я знаю и слова Метелла Македонского, и изречение Сократа, учитель. Но я вовсе не хочу стать философом. Я буду воином. Сначала великим воином, а потом…

Он сделал паузу, словно размышляя, продолжать ли откровения.

– Он хочет стать Цезарем, учитель… Я точно знаю! Не правда ли, Тиберий? – вдруг из-за его спины выпалила Юлия.

– Ты что подслушиваешь? – возмутился Тиберий.

– Ха-ха! Ты хочешь стать Цезарем! Ты никогда им не станешь! Потому что ты не родной сын моему отцу… – Она презрительно поджала свои пухлые губки, точно так же, как Ливия, когда была раздражена.

– Ты ничего не понимаешь, девчонка! Я буду Цезарем! – зло парировал Тиберий. Лицо его побелело, а глаза метали такие молнии, что позавидовал бы сам Юпитер-громовержец.

Юлия продолжила как ни в чём не бывало:

– Ты никогда не будешь Цезарем, мой бедный и не родной братец Тиберий! Напрасно стараешься! Никакими стараниями не получить того, что тебе не дано… А я – подлинная дочь Цезаря и буду женой Цезаря! Правда, учитель? Скажи ему! – перевела она на меня свой искристый взгляд, моментально утративший колкость.

Я уклонился от прямого ответа:

– Конечно, Юлия: зачастую царями мужчин делают женщины. Но помни, о чём предостерегают мудрецы: они же царей и губят…

– Я помню, учитель, глупые слова Гомера: «Нет ничего пагубнее женщины…», но я так не считаю! И вообще, что мог этот слепец знать о нас, женщинах? – Она горделиво повела плечами и стремительно удалилась.

Я попытался успокоить Тиберия, но он не стал меня слушать. Сжал кулаки и выбежал из класса вслед за ней.

«Женишься ты или нет, всё равно раскаешься… Не приведите боги, чтобы этих двоих судьба когда-нибудь свела вместе!» – подумал я.

Боги уготовили им разное: Юлия окунулась в подготовку к свадьбе, а Тиберия гораздо раньше положенного возраста Август назначил квестором и поручил инспектировать тюрьмы для рабов и контролировать поставки зерна.

К моей учительской гордости, Тиберий в качестве квестора несколько раз удачно выступил с обвинительными речами в суде и перед Сенатом и даже снискал славу подающего благие надежды молодого оратора.

Не успели сыграть пышную, семидневную свадьбу Юлии с хилым и болезненным Марцеллом, как Август отправился в испанские провинции, где вспыхнуло очередное восстание кантабров и астуров. В этот поход Цезарь неожиданно для своего окружения взял Тиберия, назначив его военным трибуном.

Я ещё некоторое время продолжал давать уроки риторики младшему сыну Ливии Друзу и его ровесницам-кузинам. Но вскоре был освобождён от этих занятий и назначен заведовать греческим залом в библиотеке принцепса.

Эта библиотека, как и предсказывал незабвенный Агазон, превзошла по своей красоте, величию, а также по числу хранимых здесь рукописей отошедшую на второй план библиотеку Поллиона.

4

Какое счастье – остаться наедине со свитком древней рукописи, где начертаны мудрые письмена! Ранним летним утром, когда неумолчно звенят в пышных кронах за окнами библиотеки суетливые птахи, или в сумрачный осенний вечер, когда, потрескивая, сгорает масло в луцерне – лампе из терракоты, и пламя зыбко колышется на сквозняках, неровно освещая пергамент, нет ничего лучшего, чем чтение…

В жаркий полдень и в пору дождей, в январские иды и в майские календы – словом, в любое время года происходит этот незримый разговор с умнейшими людьми прошлого или с талантливыми современниками, сумевшими принять творческий дар богов и прикоснуться к вечности…

Следуя мыслью за великими мудрецами, я забывал о времени, ощущая себя снова юношей, постигающим мир, беспечным и счастливым. Это давало мне такое чувство свободы, какое я не испытывал, будучи на самом деле свободным, знатным и богатым… Как тут не вспомнить любимого Агазоном Эпикура, утверждавшего, что довольство своим и есть величайшее из всех земных богатств…

Между тем жизнь за стенами библиотеки шла своим чередом.

Победителями вернулись из Испании Август и Тиберий. Вскоре неожиданно умер муж Юлии Марк Клавдий Марцелл, так и не успев сделать свою юную жену матерью…

Когда в 731 году от основания Рима в городе начался голод, стали распространяться слухи, будто неурожай и сопутствующее ему сильное наводнение ниспосланы богами из-за того, что Август оставил должность консула. Испуганные горожане стали массово просить Августа принять должность обратно и совместить её с полномочиями диктатора, отменёнными после убийства Гая Юлия Цезаря.

Особо горячие сторонники Августа предложили ему стать пожизненным консулом и даже добились, чтобы в Сенате между двумя курульными креслами правящих консулов для Цезаря установили третье, специальное кресло, больше похожее на царский трон. Наконец, Августу доверили право помилования, лишив римлян, осуждённых судом, возможности испрашивать его у народного собрания…

Но все эти знаки практически императорской власти, равно как и умело подогреваемые сподвижниками всплески народной любви не смогли убаюкать главную тревогу за будущее. У Цезаря по-прежнему не было прямых наследников. Их могла дать только дочь Юлия.

В очередной раз, не спросив согласия, венценосный отец через год после смерти Марцелла выдал Юлию замуж за Марка Агриппу, который уже дважды попадал в ловушку Гименея и к тому же был старше Юлии на четверть века.

Последние несколько лет Агриппа занимал пост наместника в Сирии. Своей почётной ссылкой он был обязан хитроумным интригам Ливии. Она всегда опасалась сильного и прямодушного полководца, чья слава затмевала скромные воинские подвиги её мужа, а звание самого давнего и преданного друга Августа давало возможность прямо излагать своё мнение. Удалив Агриппу из Рима, Ливия минимизировала его влияние, способное соперничать с её собственным.

Впрочем, охлаждение между старыми друзьями оказалось недолгим. А женитьба Агриппы на дочери Августа сводила все прежние усилия Ливии к нулю.

Ливия срочно предприняла встречный «манёвр» – уговорила