Прощальные слова звучали коротко и формально. Но я чувствовал, что моё выступление оставило след. Среди равнодушных лиц я заметил несколько заинтересованных взглядов. И хотя акционеры не давали мгновенных реакций, я понимал, что их мнение обо мне изменилось.

Когда я уже думал, что это был конец дня и мы, как и все остальные, должны просто уйти, что-то неожиданное произошло. Один из акционеров, тот самый человек, который был на предыдущем квартальном докладе, замедлил шаг, остановившись прямо напротив меня. Это было неожиданно — особенно для меня, который не привык к прямым контактам с людьми такого статуса.

Он посмотрел на меня, его глаза выражали что-то большее, чем просто интерес. Это был тот человек, который в начале нашего собрания явно вспоминал меня, а потом слушал мой доклад с пристальным вниманием. Его лицо сохраняло серьёзность, но в его взгляде было что-то ещё — возможно, скрытое одобрение или, наоборот, намерение проверить меня.

— Завтра в первой половине дня зайдёшь ко мне, — сказал он спокойным, но властным тоном. — У помощника уточни время.

Его слова прозвучали как приказ, не оставляющий места для вопросов или сомнений. Я замер на месте, осознавая, что это был шанс, о котором я даже не мог мечтать. Этот человек хотел видеть меня лично. Что это могло значить?

Я кивнул, пытаясь не показать своего удивления.

— Да, саджан-ним, — коротко ответил я.

Он ещё мгновение смотрел на меня, как будто оценивая что-то, а затем развернулся и направился к выходу, оставив меня стоять на месте с вихрем мыслей в голове.

Глава 7

Остаток дня прошёл как в тумане. После вызова к акционеру мысли путались, и всё происходящее вокруг воспринималось будто сквозь плотный занавес. Мой начальник никак не прокомментировал этот вызов. Я ожидал какой-то реакции — хотя бы намёка на то, что это значило. Но он промолчал. Однако, как только я вышел из кабинета, я ощутил его внутреннее смятение. В его эмоциях мелькало удивление, нотки зависти и, что было неожиданно, даже уважение. Возможно, это была первая искренняя эмоция признания, которую я когда-либо почувствовал от него.

На фоне этого дня всё происходившее казалось неважным. Я как всегда добрался домой, на автомате поужинал с Ханой, стараясь не показывать своего внутреннего напряжения. Ужин прошёл в привычной тишине, но мысли были далеко отсюда. Завтра у меня должна была быть встреча с акционером, человеком, который явно имел влияние в компании. Это был шанс, который мог изменить всё.

Но ночью всё резко изменилось.

Маме стало плохо. Настолько плохо, что я сразу понял — ждать и надеяться, что это пройдёт само, было невозможно. Её дыхание стало прерывистым, тело дрожало, а лицо побледнело так, что я почувствовал, как меня охватывает паника. Я не мог позволить себе панику, не сейчас, не перед Ханой. Я должен был быть сильным.

Не задумываясь, я вызвал скорую. Ожидание было мучительным, каждая минута казалась вечностью. В голове метались мысли: почему именно сейчас? Почему это происходит в такой момент, когда всё только-только стало меняться? Я чувствовал себя растерянным, беспомощным. Всё, что я построил, всё, что я начал планировать для нашей новой жизни, внезапно рухнуло перед лицом этой болезни.

Когда скорая приехала, они сразу же забрали маму. Хана, дрожащая от страха, пыталась помочь, но я видел, как её глаза блестят от слёз. Я чувствовал её тревогу, её беспомощность, и это рвало мне сердце. В тот момент я понял, что всё, что бы я ни делал, может стать ничтожным, если мы потеряем маму.

Полночь прошла, а сведений о её состоянии не было. Я сидел в приемном покое, постоянно спрашивая как мама. Но каждый раз, когда я обращался, мне либо ничего не отвечали, либо говорили, что врач ещё занят и не может дать мне информацию. Я чувствовал, как внутри меня растёт паника, но я пытался держаться. За каждый вздох, за каждый миг я боролся с собой, пытаясь оставаться спокойным, хотя разум уже захлёстывали самые мрачные мысли.

Хана сидела напротив меня, её глаза были полны страха. Она, конечно, пыталась выглядеть сильной, но я знал, как сильно она переживала. Ей нужно было идти в колледж утром, но это сейчас казалось таким далёким и неважным. Я видел, как она краем глаза следит за временем, понимая, что уже опаздывает. Но её взгляд снова возвращался ко мне, словно она ждала, что я скажу ей что-то, что успокоит её. А я не мог. Я сам не знал, что происходит с нашей матерью.

Когда наступило утро, всё оставалось столь же неопределённым. Даже в момент пересменки, когда врачи должны были передать дежурство, ясности не прибавилось. Я снова и снова спрашивал о состоянии мамы, но всё, что мне говорили, это то, что «врачи делают всё возможное». Эти слова звучали как пустой звук, как будто они ничего не значили. Время тянулось мучительно долго. Хана сидела рядом со мной, уже опаздывая на занятия. Но она не шевелилась, не торопилась выходить.

И в этот момент я начал чувствовать, как всё это наваливается на меня с новой силой. Мать лежит в больнице, её состояние неизвестно, а совсем скоро — та самая встреча с акционером, которая может изменить мою карьеру. Но как я могу думать о работе, когда жизнь мамы висит на волоске? И как я могу оставить Хану одну в такой момент? Эти мысли метались в моей голове, как рой пчёл, не давая покоя ни на секунду.

Я снова посмотрел на часы, понимая, что вот-вот уже наступит время для встречи, а я по-прежнему не знаю, что делать. Хана, которая обычно была так собрана, не двигалась с места. Она тоже не знала, что ей делать — идти на занятия или остаться здесь, ждать вместе со мной новостей. Я видел её борьбу, её желание быть полезной и в то же время её страх перед тем, что она может потерять ещё одного близкого человека.

И вдруг, как будто в ответ на все эти мучительные раздумья, из двери в коридор вышел врач. Его лицо было серьёзным, но в его глазах я заметил что-то, что заставило меня сжать кулаки в ожидании. Он подошёл к нам и тихо произнёс:

— Состояние стабилизировано. Кризис