– Я слегка повздорил с родными и решил прогуляться. – Я не вру, просто недоговариваю. Зачем чужому человеку знать дела нашей семьи? – А Рея мы тренируем для скачек, и он привык, что я его гоняю.

Грегори косится на Рея.

– Да, я знаю, он выглядит так, будто его замучили. Но поверь, ему нравится. Не дай бог выйти с ним по утру на луг, не угонишься!

Короткое недовольное ржание раздается рядом.

– Мне кажется, ругань с семьей – дело привычное. – Грегори пожимает плечами. – Ты же дашь мне попить?

– Конечно, – спохватываюсь я.

Мы сворачиваем к колодцам. Рей настолько выбился из сил, что позволяет ногам самим вести его. Я понимаю его, и Грегори, думаю, тоже. Сначала я даю ведро с водой Рею, потом протягиваю еще одно гостю. Грегори жадно делает несколько глотков, потом умывается. Я делаю то же и довольно вздыхаю. Свежесть растекается по телу, и, кажется, дышится легче. Я прикрываю глаза, провожу мокрыми руками по шее и сгибу локтя, чувствуя, как горячее тело остывает.

Рей толкает меня в бедро, прося еще воды. Я подчиняюсь, а стоит наполнить ведро и распрямиться, как я опять ловлю Грегори на наглом разглядывании моего коня. Он поправил дурацкое кепи, в его зубах появился колосок. В глазах горит любопытство, сквозь веснушки проглядывается румянец. Чудак все-таки, ничего не скажешь. Я вновь умываюсь и убираю прядь со лба. Перед скачками надо подстричься.

– Ну что, пошли? – Я хватаю Рея за вожжи и тяну к стойлам.

Нас встречает удивленный и настороженный Алтей. Он топчется на месте и фыркает, будто здороваясь и сопереживая Рею, который бесшумно заходит в загон. Проверив воду и сено, я машу им на прощание и выхожу.

– Грегори?

– Да, Франческо?

– Пойдем, я отведу тебя к главной улице, по которой ты выйдешь к городу. – Я повторяю и его позу: прячу руки в карманы. – Тут недалеко, всего двадцать миль.

– Сколько? Двадцать миль! – Он кричит, как петух на рассвете, и я жестом велю ему немедленно заткнуться. Он продолжает шепотом: – Франческо, да ты рехнулся. Какие двадцать миль? Максимум полмили. На большее меня не хватит.

Я в шоке от этих торгов. Он что, думает, я передвину Коттон-Таун поближе?

– Почему вы живете так далеко? Я надеялся выйти и попасть в салун!

– Чтобы никто вот так просто не мог зайти к нам на ранчо! – шепчу я в ответ. Не хватало, чтобы отец проснулся. Вот тогда точно проблем не оберешься. – Прости, но я не буду гнать лошадей и выкатывать повозку ради твоей заблудшей задницы. Придется справляться своими двумя. – Я развожу руками. – Тебе же нравится дорога. Ты постоянно путешествуешь. Попутешествуешь еще до города.

– Я ненавижу дорогу. – Он замирает на мгновение, и я уже жду, когда он вновь позовет меня по имени. – Франческо…

Во дворе повисает тишина. Даже вечно орущие не своим голосом индюшки заткнулись, а сверчки и цикады играют на скрипках перед другими домами. Я слышу только шумное дыхание Грегори. Я вижу, он устал. Еще бы! Несколько часов бродить по полю. Совесть грызет меня, как пес любимую кость. Он не мог подобрать слов вернее, чтобы надавить мне на жалость. Ну куда деться от этого умоляющего взгляда? Не могу я посреди ночи выгнать человека на дорогу, тем более если он ее ненавидит.

Я кошусь на дверь, потом опять на нерадивого путника и вздыхаю. Если отец найдет неизвестного типа у нас в доме, то солью могу получить и я!

Я поворачиваюсь к Грегори и пытаюсь вложить во взгляд всю бурю недовольства. Пусть понимает, как хочет.

– Сеновал.

– Гостевая комната, – тут же отвечает он. Я так потрясен его наглостью, что даже хватаю за плечо, желая встряхнуть. Он бесшумно смеется. – Франческо, видел бы ты свое лицо! О господи боже мой. Ну куда поведешь туда и пойду. – Он качает головой. – Хоть в хлев, хоть к свинье под бок.

– Тебе не говорили, что ты настоящая заноза в заднице? – вздохнув, отпускаю его. – И вместо того чтобы приютить, мне стоит выгнать тебя за пределы поместья, а для пущего эффекта дать пинка. – И все же я улыбаюсь, эта перепалка меня забавляет. – Пошли на сеновал, Грегори, иначе будешь спать с индюшками.

– Такой из тебя хозяин ранчо, знаешь ли! – смеется он, но на мой убийственный взгляд вскидывает руки перед собой. – Хорошо, хорошо, молчу. Тут такое дело… – Я уже делаю шаг к сеновалу, но он хватает меня за руку. – Я скормил Рею весь свой ужин, а с утра во рту ни крошки не было. Согласен на что угодно.

– Бобы? – ехидно предлагаю я и прищуриваю глаза.

Грегори сникает и морщится:

– Ладно, лучше сена пожую! – Он отпускает меня.

Мы наконец-то идем к сеновалу. Ладно, после того как он вспомнил про еду, мой желудок тоже взбунтовался. Попытаюсь пробраться на кухню и что-нибудь украсть.

– Хорошо, прилипала, – ворчу я. – Сейчас запру тебя и принесу нам перекусить кукурузного хлеба. – Он, услышав это, аж сияет. – Чего лыбишься?

– Ты решил сторожить меня?

– А ты рассчитывал, что оставлю чужака одного на своем сеновале?

Если быть честным, я просто не хочу нарваться на отца или Патрицию с утра. Чего-чего, а разговоров с ними мне сейчас не хочется. Обойдусь. Спасибо.

– Ложе не королевское, да и мыши могут залезть в штаны! – Я рад, что не только Грегори может шутить. – Однако либо так, либо пешком до города! – С этими словами я распахиваю двери нашего двухэтажного сарая и охаю от скрипа створок. Не дай бог, кто проснется.

– Ты не мог бы быть тише? – От очередной подначки Грегори я теряю дар речи. Тихо зарычав, толкаю это наглое недоразумение через порог и под возмущенные восклицания вновь запираю двери.

– Сейчас вернусь, бестолочь! – хотя так и подмывает оставит его здесь до утра, пока его не найдет кто-нибудь другой.

То, как ловко мне удается украсть с кухни пирог с арахисовым маслом и кувшин с водой, вероятно, войдет в историческую хронику. Я невероятно осторожен, не попадаюсь на глаза ни прислуге, ни отцу, ни сестре. Это даже удивляет: в свете недавних событий я полагал, что Патриция будет сидеть в столовой с чашкой остывшего кофе и дожидаться меня. Обычно после ссор она делает именно так. Если честно, то, что ее нет, немного огорчает меня. Мелькает и тревожная мысль: а не ищут ли меня мои домашние на полях или в городе?

Поборов рой сомнений, я покидаю дом и, пригнувшись, крадусь обратно