— Андрей…

— Смылся твой Андрей, — истерически захохотала Инна. — Обрюхатил тебя, комбинат продал и смылся с денежками, поминай, как звали.

Я села на табуретку. Сбежал? Уже продал комбинат? А почему мне никто не сказал? Хотя я так сильно отдалилась от дел в последнее время, немудрено, что про меня позабыли.

— Две недели, — сказала я.

— Хрен с тобой, пусть две. Но съезжай куда хочешь, меня не волнует. Ты и так слишком кучеряво живёшь, на всем готовом, как клещ к Андрею присосалась…он может и вернется, но духу твоего и твоего нагулянного ребенка чтоб не было.

— А Язгулов? — спросила я.

— А что он? Сидит в Москве, спецов каких то сюда нагнал, к реконструкции готовятся. Говорят в июне прилетит.

Мы впервые говорили почти мирно, словно Андрей сбежал, и Инне стало глубоко на меня похер. Насчет глубоко погорячилась — с квартиры съехать придётся. Я закрыла за ней дверь. Позвонила Андрею — не берет. Тогда решила написать, может, ответит.

“Андрей, где мои чертовы десять процентов?”

Надо было мягче, но я была так зла на него.

“С Язгулова тряси, он мне цену почти на пятнадцать процентов сбил. Все, пока.”

Пиздец. Я закрыла глаза. Отсюда надо валить, но мне все равно нужно пару месяцев минимум. Чтобы беременность стабилизировалась, я боялась спровоцировать выкидыш, чтобы дела закончить. Съезжать мне было некуда.

У деда была трёшка. Когда он ушел, это меня так подкосило. За ним почти сразу же ушла и бабушка. Наверное, это даже правильно, они не смогли бы друг без друга. Меня грызла вина и дикое, невыносимое отчаяние. Если бы не я, дед не погиб бы так рано. Еще хотя бы лет десять. Десять лет, разве я многого прошу? Тогда в этом состоянии отупении от величайшего горя в моей жизни я толком не соображала. Да и казалось — не заслуживаю. Какое наследство дедово, если он по моей вине ушел так рано? Когда появился нотариус, которого дистанционно наняла из штатов мама, я не спорила. Я просто подписала все, что он дал, квартиру продали быстро — она у деда была отличная. Андрей подсуетил мне эту квартиру, деньги ушли в Штаты. Справедливости ради, какую то компенсацию мне мама выплатила.

Я сидела минут десять. Потом встала и начала собирать вещи, словно меня выгоняют прямо сейчас. Затем успокоилась и открыла приложение с объявлениями — город у нас небольшой, но три десятка объявлений о сдаче квартир было. Это меня успокоило — не пропаду.

Андрею я звонила еще несколько раз. Не брал трубку, затем и вовсе закинул в чёрный список. Я знала — успокоится и достанет обратно. Говно кипит из-за Марата и беременности, он же меня личной собственностью считает. Если быть мягче и терпеливее он оттает, он никогда долго без меня не мог. Может даже денег переведёт. Пусть не десять процентов, главное, чтобы на покупку квартиры хватило, где нибудь, не здесь…

Через еще неделю, когда почти готова была к переезду, я сходила на УЗИ. Врачу не нравилось, как прикрепился плод — слишком низко. Из-за этого, скорее всего и кровотечение было, и гематома.

— Никаких нагрузок, — предупредил он. — Беременность простой не будет. Но и пугать просто так не хочу, если поставить цель и беречься, вы хорошо ее доносите до самого конца.

А затем — включил звук. Кабинет наполнился частым, дробным стуком сердца. У моего ребёнка уже было сердце! Я не считала себя сентиментальной, жизнь приучила меня к цинизму и жёсткости, но сейчас слезы сами катились, глупо и бесконтрольно. И мне так захотелось этим поделиться — просто сказать кому нибудь. Кому нибудь, кому не все равно. Но не было, просто не было такого человека. Андрей сбежал. Марат про беременность вообще еще не знает. Мама в штатах наслаждается своим материнством, брату летом стукнет тринадцать…

Тем не менее я чувствовала счастье и прилив сил. Когда из комбината позвонили и попросили помочь — даже не подумала отказаться. У них там завал сейчас, новое руководство, реконструкция, а как ни крути, лучше меня никто комбинат не знает. Я сын полка, я там выросла, я своими руками его Андрею передала, на блюдечке с голубой каёмочкой.

Помощь потребовалась в отделе кадров. Мне сразу же налили чай, выдали посыпанный сахарной пудрой пончик, а затем уже усадили за комп и еще четыре коробки с бумагами на стол передо мной поставили.

— Язгулов этот просто монстр, — поделилась Лидочка, начальца отдела кадров. — Загонял и в хвост, и в гриву вот вынь и положь все прямо сейчас, немедленно.

— Так он же в Москве, — отмахнулась я. — Работай спокойно.

— Если бы…Вчера прилетел, с шести утра уже в кабинете сидит, вот и носятся все, как ошпаренные, ни минуты покоя.

У меня пончик в горле комом встал. Прилетел. Не сказал ничего, не написал, не позвонил. Хотя…я и правда лишняя, всеми забытая, до меня новости добираются с опозданием, в курс дела меня никто не ставит.

— Я сейчас, — сказала я. — Лида, я сейчас приду, хорошо? Начинай пока без меня.

Я залпом выпила чай. Лучше бы — водки. Да и водки нельзя, я же беременная. Аккуратно закрыла за собой дверь и направилась на пятый этаж, в кабинет шефа. В приемной секретарша посмотрела на меня, но ничего не сказала. Все слишком привыкли ассоциировать меня с комбинатом. Пришла — значит так нужно. Вошла я без проблем.

— Привет, — сказала я.

На Марате белая рубашка, верхняя пуговица расстегнута, рукава закатаны. Перед ним тоже коробки с бумагами. Как же красив…только сейчас, глядя на него поняла, что соскучилась безумно — до этого все мысли были беременностью заняты.

— Привет, — удивился он.

Словно совсем меня не ждал. Словно совсем мне не рад. И смотрит так…с брезгливым равнодушием. Чтобы я себе сейчас не надумала, рассказать ему о том, что у нас будет ребенок, я обязана.

— Мне нужно кое что тебе сказать…

И кулаки крепко стиснула — так сильно я давно не волновалась.

Глава 22. Марат

Я думал о ней. В Москве иногда накатывало. В самолёте пытался уснуть, не мог — думал. А уж вчера ночью, по прилету…в городе я ориентировался уже неплохо. Заглянул вечером на комбинат, ехал уже в потемках обратно. Сделал круг и заехал к ее