Шрифт:
Закладка:
Но горе питомцу, если он просто неисправимый лентяй, лгун и запутался в своих ответах! Перед ним сразу вырастает грозный и властный начальник, голос которого заставлял трепетать и неробких взрослых людей. Отпетого лентяя отсылали в карцер, где он сидел до тех пор, пока не выучивал того, чего избегал до сих пор по лености.
Директор не столько стремился хвалить и поощрять примерных и успевающих молодчиков, сколько добивался во чтобы то ни стало переломать волю бездельников, направлять повихнувшихся. Все это было слишком необычно и не похоже на то, пред чем мы преклонялись раньше. В душе мы сознавали справедливость всего, чему учил нас директор, и охотно верили ему, но смущали нас многочисленные отзывы о нем людей, недовольных такой деятельностью. Все же мы сознавали, что наше материальное положение резко улучшилось во всех отношениях и не только в пище, но и в одежде. Прежде, напр[имер], нам присылали из каких-то дальних мастерских нашитые уже по нескольким размерам и шаблонам мундирное одеяние и обувь. Нам все это пригоняли, т. е. оболванивали на нас. Поэтому платье сидело на нас мешковато, а обувь иногда сильно жала ногу или натирала ее, так как была велика.
Новый директор завел собственные корпусные мастерские, в которых наемные закройщики и портные, отлично знавшие свое дело, по мерке, с полным вниманием шили костюм на каждого из нас. Лучшие киевские сапожники (по контракту) были привлечены к поставке обуви для нас, но с непременным условием шить по мерке каждому. В результате, мы были отлично и красиво одеты и обуты. Нам внушал при этом директор нравственную обязанность беречь одежду, тщательно ее осматривать и немедленно отдавать в починку, так как одежда требует больших расходов от казны. И мы все делали не за страх, а за совесть, чтобы ходить опрятно и не портить одежду.
Все эти улучшения сделалось возможным выполнять на те же суммы, какие отпускались и старому директору. Мы это все сравнивали, и в наших головенках шла большая работа: мы понимали уже, что значит честная, добросовестная и энергичная работа большого ответственного начальника. Мы поняли теперь также и странное распоряжение, вызвавшее в киевском обществе большие неприятные разговоры и строгую критику: директор запретил на кадетские празднества приглашать посторонних лиц, т. е. другими словами, ликвидировал знаменитые кадетские балы. «На это от казны деньги не отпускаются, а веселить киевское высшее общество за счет кадетских желудков считаю преступным и решительно отказываюсь», – заявил директор кому-то из недоумевающих своих сотрудников.
Прошли торжественно, но скромно и праздники Св. Пасхи. В корпус для нашего развлечения директором были приглашены цирковые атлеты, гимнасты и фокусники, что всем доставило большое удовольствие. Перед всенародной маевкой директор нам объяснил, что ввиду огромного стечения народа в нашу кадетскую рощу, он предпочитает отправить нас на прогулку в город, к берегу р. Днепра и памятнику св. Владимиру.
Таким образом, мы 1го мая теперь очень интересно провели, гуляя со своими преподавателями и учителями, от которых услышали много интересного и поучительного, полюбовавшись и чудными окрестностями города. К вечеру все вернулись домой в отличном настроении и без всяких самовольных отлучек.
Скоро начинались экзамены. Предстоял в корпусных зданиях огромный и капитальный ремонт, поэтому в лагерь вышли раньше обыкновенного. Экзамены прошли благополучно, и у меня, и у старшего брата Максимилиана, который окончил полный курс военной гимназии и пожелал для дальнейшего образования поступить в Петербург в 1е военное Павловское училище. Я перешел с успехом из II класса прямо в IVй, никогда не побывав в III классе. Вышло же это вот почему. С 1872-73 учебного года к шести классам Киевской военной гимназии добавлялся еще один класс снизу, который предложено было считать 1-м классом, следовательно, все остальные классы повысились на один номер до VII включительно, а мой третий, куда я только что перешел, стал четвертым. Мы все были от этого в восторге. Пришлось мне немного ждать окончания экзаменов у брата Мили. К этому времени в ответ на извещение родителям о благополучных наших экзаменах были получены деньги на проезд домой.
Радости моей не было конца. Выправив свои билеты, снабженные от корпуса тремя сменами белья, шинелью, суконной парой мундиров, а также летним обмундированием, мы с братом Милей поместились в III классе без особых удобств. Мчались быстро. От окна я так и не отходил, наслаждаясь видами и ароматом лесов и полей. Меня удивило только почти совершенное исчезновение леса вблизи железной дороги. Как теперь помню две станции (в первую поездку свою от ст. Вапнярка в г. Киев): Рахны Полевые и Рахны Лесные. Первая стояла на большой поляне, а лес был в отдалении; вторая – в густом лесу. Теперь же обе станции стояли на совершенно открытой степи.
Мы прибыли на ст. Вапнярку. Отсюда нам пришлось уже продолжить путь на лошадях, частью на почтовых, а частью на собственных лошадях друзей нашего отца, у которых мы, по письменному указанию родителей, останавливались для отдыха и ночлега. С сердечной теплотой и до сих пор вспоминаю старика поляка-шляхтича Опынховского, много лет управлявшего имениями одного из богатейших помещиков в окрестности м. Тульчина. Здесь нас приютили, накормили, обласкали и отправили дальше с такой родственной заботой и гостеприимством, которых мы никогда не ждали.
Добрались мы до города Гайсина благополучно. Встреча с родными была горячая и радостная; я сразу опять окунулся во все интересы нашей коренной семьи. Миша приехал несколько позже нас; он вырос, потолстел и возмужал. Брат Миля пробыл дома лишь часть каникул, а затем поехал к своей невесте в г. Одессу, с тем чтобы вернуться в Киев к отправке всех, окончивших курс, к 10/VIII в Петербург. Мы с Мишей оставались все время с родными в г. Гайсине. Меньшие братья подросли: Леонард еще в прошлом году поступил в 1-й класс Немировской гимназии, а Виталий должен был поступать в нее осенью.
