– Лучше бы он это всё придумал, – сказал я. – Есть такие истории, которые лучше считать враньём.

– Я всё наврал, – согласился Жорик.

– ОК, мы с Тимсоном всё равно не поверили, – соврал и я. – Только в школе больше никому не болтайте об этом. Иначе к врачу отправят, таблетки пить.

– А мне давали таблетки, – признался Грин. – Чтобы этот… третий… не приходил. И он больше не возвращался.

– Хватит, – отрезал Тимур. – Этого ничего не было. Что ещё за фантом из нейросети? Это просто баг в системе. Его пофиксили, и всё кончилось.

– И всё кончилось, – эхом отозвался Грин.

В кармане моего рюкзака коротко прожужжал телефон. Я вздрогнул.

Мне пришло голосовое сообщение:

                  Раз, два, три, четыре, пять,

                  Ну-ка, парни, быстро спать!

                  Пять, четыре, три, два, раз,

                  Вот и кончился рассказ.

Тотчас же кто-то решительно рванул молнию палатки. Чёрная рука проникла внутрь. За ней просунулась и голова.

– Всех проверяю, – объявил наш физрук Кирилл Михалыч. – И никто не спит. Ну-ка, болтуны, быстро на боковую! У вас на это пять минут. Потом начну головы отрывать!

Сказал – и исчез.

Следующие две минуты мы корчились от смеха. Последним рассмеялся Грин. На пятой минуте стало тихо. Даже луна на всякий случай скрылась за облаками.

И рассказ тоже кончился.

Гадалка

Мы увидели эту тётку, как только вышли из метро. Даже неважно, куда мы ехали и зачем, хотя никакого секрета в этом нет. Никуда и низачем. Куда на каникулах ездить? Просто катались. Добрались до стадиона, который на Крестовском острове, вылезли, позагорали немного и спустились обратно. В метро прохладно и пахнет вкусно.

И вот выходим на «Горьковской» и встречаем это чудо.

Нет, мы сразу поняли, что она не нищенка и не бомжиха. С ней всё сложнее. Она хоть и одета не пойми во что, в чёрный балахон и платок цветастый, но только все эти тряпки как будто для неё специально сшиты. И без них её и не представить. А уж если совсем присмотреться, то видно, что платок на ней хоть и винтажный, как мама говорит, а всё же новенький, с иголочки.

И телефон дорогущий висит на шее, на плетёном шнурке.

Вот она в этом наряде и с наушниками в ушах движется по дорожке через парк. Неторопливо так, будто ей тоже идти некуда и незачем. Идёт налегке, в руках ничего нету – ни стакана с кофе, ни пакета с продуктами, ни модного клатча, вообще ничего. Только на запястьях золотые браслеты позвякивают.

Как вы уже поняли, мы увязались за ней. Не потому, что пошпионить хотели, а просто так, интересно стало. Следуем за нею в десяти шагах. Синхронно делаем вид, что гуляем.

Прошли мы так мимо зелёных кустов, мимо бронзовых девушек, мимо пруда, мимо старинного грота, в котором кафе устроено, и тут она останавливается. Берёт телефончик в руку, на экран смотрит. Вынимает наушники. Поворачивается к нам и говорит:

– Да вы не прячьтесь, красавчики. Давно я вас вижу. Шаги ваши слышу. Ты Тимур, а ты – Максим.

Надо сказать, голос у неё такой… привлекательный. Будто её слова – не слова вовсе, а круглые леденцы, друг за другом катятся и толкаются и в стакане с водой приятно так лопаются.

Тим смотрит на неё изумлённо:

– А как вы наши имена угадали?

– Дело нехитрое, милый мой, дело нехитрое. Давно гадаю, всё про всех знаю. В семье нашей все женщины гадают, беду отгоняют, людям правду говорят – и так двести лет подряд… Так уж нам повезло, такое у нас ремесло. Вот и я: что увижу – не скрою, что скрою – то в землю зарою, в себе не держу, что узнать хочешь, всё расскажу… Подойди поближе, не бойся.

Не успел я глазом моргнуть – Тим к ней двинулся, как зомби. За шаг остановился и стоит. Ждёт чего-то.

Я тоже жду, что дальше будет.

– Дай ладошку, ты мой хороший, – она ему предлагает, – погадаю тебе тоже. Всю правду скажу, много денег не попрошу. Что у нас есть, что у нас будет, кто нас полюбит, кто забудет…

Так она его мягко разводит, а Тим, смотрю, разводится с удовольствием. И руку ей послушно протягивает. Я-то, конечно, не верю всяким там инфоцыганам, и к тому же у меня в голове вертится дурацкий стишок, как обычно:

Колдуй, баба, колдуй, дед,

Колдуй, школьный логопед…

Только у этой тётки язык лучше моего подвешен. Двести лет тренировки – это вам не шутка! Взяла Тимура за руку и давай ладонь рассматривать. И ещё ногтем по линиям водит, а ногти у неё длинные, чёрным лаком покрыты, а на пальцах – перстни золотые, да с камушками, всё как положено.

– Сюда смотри, – это она Тимке говорит. – Вот твоя линия жизни. Прямая, нигде не виснет. Но видишь на ней узелочки? Дырочки, точки? Это всё следы от прошлой беды… Были слёзы жгучие, хвори приставучие… Была дорога длинная, тревога старинная…

Тим стоит, слушает все эти заклинания, а сам потихоньку бледнеет. Про хвори приставучие я знаю: он в детстве туберкулёзом болел, да и другое кое-что из перечисленного тоже с ним случалось. Ну и про дорогу длинную угадать нетрудно, у нас в школе каждый второй приезжий, а только всё равно не по себе как-то.

А гадалка дальше вещает:

– Глаза твои чёрные, обречённые… жизнь тебя ждёт суровая, беда явится новая… Только ты не бойся, стой смирно, успокойся. Не верь никому, только голосу моему…

Я тоже стою как дурак и не знаю, что делать. Надо Тимура спасать, а я с места сдвинуться не могу. Вместо мыслей – какая-то размазня. И всякий шлак опять на язык просится:

Очи чёрные, обречённые,

Слёзы жгучие и пахучие…

Я уже с горя хотел эту хрень вслух зачитать, да погромче. Но тут гадалка из-под платка такой взгляд на меня метнула, что у меня язык к нёбу прилип.

– Меня слушай, по сторонам не смотри, – это она Тимке внушает. – Всю правду скажу, всё как есть разложу. Линия сердца – вот она, чётко видна. Скажу, что вижу, не взыщи, коли обижу… Скоро, ох скоро ждут вас испытания,