Симптомы если и есть, то очень старые. Сегодня, как подсказывал мой опыт, Сергей Борисович представлял собой очередного двоечника в бесконечной русской игре с двойными агентами. Москва его использовала и выбросила на помойку. И вот он решил, что пришло время нажать на аварийную кнопку.

* * *

Шумные подростки ушли в вагон-ресторан. Сидя в уголке, я звоню Сергею на выданный ему мобильник и слышу всё тот же дисциплинированный, бесстрастный голос, который я запомнил ещё в феврале, когда Джайлс передавал мне с рук на руки своего агента. Я сообщаю, что откликнулся на его звонок. Он меня благодарит. Я спрашиваю про его самочувствие. Слава богу, Питер. Я говорю, что приеду в Йорк не раньше половины двенадцатого. Хочет ли он увидеться в такой поздний час или дело терпит до утра? Я устал, Питер, так что лучше перенести на утро. Вот вам и «сверхсрочно». Я предлагаю «традиционную процедуру» и спрашиваю, нет ли с его стороны возражений. В разведделах последнее слово всегда за полевым агентом, каким бы сомнительным он ни выглядел. Спасибо, Питер, меня она устраивает.

Уже за полночь. Из дурно попахивающей спальни в отеле я снова звоню Флоренс на рабочий мобильный. Всё то же электронное вытьё. Других номеров у меня нет, поэтому я набираю номер в Гавани, чтобы спросить Илью, нет ли новостей насчёт «Розового бутона».

— Ни словца, ни живца. Уж извините, Нат.

— Острослов нашёлся, — огрызаюсь я и обрываю связь.

Я мог бы его спросить, не слышал ли он что-то о Флоренс, может, знает, почему у неё выключен телефон, но Илья молоденький, взрывной, ещё, не дай бог, всполошит всю нашу Гавань. Любой служащий обязан предоставить номер городского телефона для контакта с ним во внерабочее время на случай, если мобильный сигнал по какой-то причине отсутствует. Такой номер у Флоренс зарегистрирован в Хемпстеде, где, насколько я помню, она любит бегать. Похоже, никто не обратил внимания на то, что Хемпстед никак не соотносится с Пимлико, где, по её утверждению, она живёт вместе с родителями. Но, с другой стороны, есть же 24-й автобус, о чём она сама мне говорила.

Я набираю хемпстедский номер и наговариваю на автоответчик, что звонит Питер из клиентской службы безопасности, у нас есть подозрения, что её аккаунт взломали, поэтому в её интересах срочно перезвонить на этот номер. Я выпиваю много виски и пытаюсь уснуть.

* * *

«Традиционная процедура», предложенная Сергею, восходит к дням, когда к нему относились как к двойному агенту с серьёзными перспективами роста. Место встречи — перед городским ипподромом. Он приедет на автобусе, с вчерашней газетой «Йоркшир пост» в руке, а я буду его поджидать в казённой машине неподалёку. Он должен некоторое время потереться в толпе, давая наружке Перси Прайса возможность решить, не контролирует ли нашу встречу противник, а такой вариант исключать нельзя, хотя кому-то он может показаться притянутым за уши. После того как наша родная команда даст добро, Сергей подойдёт к автобусной остановке и станет изучать расписание. Газета в левой руке означает отмену мероприятия. Газета в правой — «всё в силе».

Сама процедура передачи агента, разработанная Джайлсом, несколько отличалась от традиционной. Он настоял на том, чтобы мы встретились в общежитии у Сергея на территории университетского кампуса, где нас ждали бутерброды с копчёным лососем и бутылочка водки, чтобы их запить. А наше прикрытие было не толще вафли: Джайлс — заезжий профессор из Оксфорда в поисках талантов, я — его нубийский раб.

Но сегодня мы возвращаемся к традиционной процедуре, никакого копчёного лосося. Я взял в аренду побитый «воксхолл», ничего лучшего прокатная компания не смогла мне предложить. В дороге я всё время поглядываю в зеркальце заднего вида — уж не знаю, что я рассчитываю в нём увидеть, но всё равно поглядываю. Денёк серый, накрапывает, обещали усиление дождя. Еду по прямой, плоская равнина. Вот и ипподром, возможно, здесь ещё древние римляне развлекались. Слева от меня мелькает белое ограждение. Впереди ворота с приспущенным флагом. Я еду с прогулочной скоростью мимо толпы любителей шопинга и искателей приключений под дождём.

И вот, пожалуйста, на автобусной остановке среди ожидающих пассажиров стоит Сергей и изучает жёлтое расписание. В правой руке у него «Йоркшир пост», а в левой — не предусмотренный сценарием музыкальный футляр с продетым сквозь ручки сложенным зонтом. За остановкой я притормаживаю и, опустив стекло, кричу:

— Эй, Джек! Ты меня помнишь? Питер!

Сначала он делает вид, что не услышал. Всё по уставу, недаром два года отучился в спецшколе. Потом поворачивает голову и, увидев меня, изображает удивление и радость:

— Питер! Дружище! Это ты. Глазам своим не верю. О’кей, хорош, садись в машину. Что он и делает. Мы символически изображаем объятия для зевак. На нём новенький бежевый плащ «Барберри». Он его снимает, складывает несколько раз и аккуратно кладёт на заднее сиденье, а вот музыкальный футляр держит между колен. Когда мы отъезжаем, мужчина на остановке кривит лицо, тем самым как бы говоря стоящей рядом женщине: видали? Старый педрила снял красавчика средь бела дня!

Я проверяю в зеркальце заднего вида, не последовала ли за нами машина, микроавтобус или мотоцикл. Вроде всё чисто. По процедуре я не должен сообщать Сергею, куда его везут, я и не сообщаю. Он похудел и кажется затравленным по сравнению с нашей первой встречей. Смоляные волосы растрёпаны, в томных глазах сквозит печаль. Тонкие пальцы проигрывают какую-то мелодию на приборном щитке. Тогда в общежитии они так же барабанили по подлокотнику кресла. Новенький спортивный пиджак из шотландского твида великоват ему в плечах.

— Что в футляре? — спрашиваю я его.

— Записи, Питер. Для вас.

— Только записи?

— Послушайте. Это важные записи.

— Приятно слышать.

Мой грубоватый тон его не покоробил. Возможно, он ожидал чего-то подобного. И всегда ожидает. Возможно, он меня просто презирает, как, подозреваю, презирал Джайлса.

— Есть ли у вас на теле или в одежде или где-то ещё, помимо записок в футляре, нечто, о чём мне следует знать? Микрофильмы, документы?

— Питер, пожалуйста, не надо. Ничего такого. У меня для вас отличные новости. Вы будете довольны.

О делах хватит, остальное после. А то вдруг он что-то важное скажет под шум дизельного мотора и громыхание машины — и я толком не расслышу, и мой рабочий мобильник не сумеет внятно записать и переслать в Гавань. Мы говорим по-английски и будем продолжать, пока я не передумаю. У Джайлса русский язык был никакой. И пусть себе Сергей думает, что у меня ничуть не лучше. Я заранее выбрал вершину холма в двадцати милях от города, откуда предположительно открывается красивый вид на болота. Но когда я останавливаюсь и глушу мотор, всё, что мы видим, — серая туча под нами да струи дождя, хлещущие по ветровому стеклу. По законам жанра мы уже должны были договориться, кто мы такие, на случай неожиданного вмешательства, где и когда мы снова встретимся, а также выяснить, есть ли у него какие-то неотложные проблемы. Но он уже положил футляр на колени, снял лямки и достал незаклеенный коричневый конверт с мягкой подложкой формата А4.