Я ухожу в гостиную и закрываю дверь. У нас договорённость: Прю предпочитает не слышать наших рабочих разговоров.

— Нат. Ты уж извини меня за воскресное вторжение.

Я его извиняю сквозь зубы. Судя по благодушному тону, он звонит уведомить меня, что Казначейство дало отмашку на операцию «Розовый бутон». Мог бы запросто подождать до понедельника. Но нет, отмашка пока не дана.

— Ответ ещё не совсем пришёл, Нат. Вот-вот придёт, не сомневаюсь.

Не совсем пришёл? Это как понимать? Типа не совсем беременная? В общем, звонит он по другому поводу.

— Нат. — Это обращение, в последнее время предваряющее каждую его фразу, заставляет меня напрягаться. — Могу ли я рассчитывать на огромную любезность с твоей стороны? Ты, случайно, не свободен завтра? Я знаю, понедельник — не самый удачный день, но в виде исключения?

— А что от меня требуется?

— Смотаться в Нортвуд. Межнациональная штаб-квартира. Ты раньше там бывал?

— Нет.

— Тогда вот он, главный шанс твоей жизни. Наши немецкие друзья заполучили горяченький источник по линии московской гибридной военной программы. По этому поводу они собирают натовских профессионалов. Я подумал, что это как раз твоя епархия.

— Я должен, что ли, доклад читать?

— Нет, нет, нет. Зачем? Вот уж точно не надо. Это сугубо общеевропейская встреча, так что британский голос не будет воспринят благосклонно. Хорошая новость: я выделил тебе персональный автомобиль. С шофёром, по первому разряду. Он тебя туда отвезёт, подождёт сколько нужно и привезёт обратно в Баттерси.

— Это зона ответственности Русского отдела, а не Лондонского управления, Дом, — пытаюсь я протестовать не без раздражения. — И уж точно не Гавани, чтоб я так жил. Это больше похоже на вызов «скорой».

— Нат. Гай Браммел посмотрел материалы и заверил меня лично, что у Русского отдела нет особой заинтересованности. Из чего следует, что ты будешь представлять не только Лондонское управление, но и их тоже. Неплохо, да? Двойная честь.

Тоже мне честь. Жуткая скучища. Но, нравится мне это или нет, Дом — мой начальник, ничего не поделаешь. Я только вношу одно уточнение:

— Ладно, Дом. Не морочься с автомобилем. Поеду на своей машине. Надеюсь, у них там есть парковка?

— Глупости, Нат! Я настаиваю. Это важная европейская встреча. Контора должна показать свой флаг. О чём я сказал со всей строгостью нашей транспортной службе.

Я возвращаюсь на кухню. Прю сидит за столом в очках и читает «Гардиан» в ожидании, когда поднимется наше суфле.

* * *

И вот он, вечер понедельника, время бадминтона вчетвером ради сестрички Лоры. В каком-то смысле я, пожалуй, даже жду этого матча. Я провёл жуткий день, можно сказать, в заключении — в подземной нортвудской крепости, — изображая неподдельный интерес к германской статистике. В перерывах между заседаниями я стоял возле накрытого буфетного стола, как такой школьник-неудачник, и извинялся за Брексит перед европейской разведывательной элитой. Поскольку мобильный телефон у меня сразу отобрали, только по дороге домой в лимузине с шофёром, под проливным дождём, я позвонил Вив (Дом теперь «недоступен», новый тренд) и узнал, что подкомитет Казначейства принял решение «временно приостановить» операцию «Розовый бутон». В нормальной ситуации я бы особенно не волновался, но слова Дома, что ответ «ещё не совсем пришёл», застряли у меня в голове.

Час пик под дождём. Перед мостом Баттерси образовалась пробка. Я прошу шофёра отвезти меня сразу в Атлетический клуб. Мы подъезжаем в тот момент, когда Флоренс в дождевике с капюшоном поднимается по ступенькам и исчезает внутри.

Дальнейшие события я должен изложить подробно.

* * *

Я выскакиваю из лимузина, чтобы её окликнуть, но вспоминаю, что, составляя впопыхах эту четвёрку, мы с ней забыли обговорить нашу легенду. Кто мы, как познакомились и как оказались в одной комнате, когда позвонил Эд? Теперь это надо сделать при первом удобном случае.

В вестибюле нас уже поджидает парочка. Эд скалит зубы в своём старомодном непромокаемом плаще и фуражке, вероятно доставшейся ему в наследство от отца-моряка. Лора прячется за ним, дёргает его за ногу и не решается предстать перед нами. Маленькая, крепенькая, в голубом дирндле, копна вьющихся каштановых волос, лучезарная улыбка. Пока я решаю, как её приветствовать — остановиться и радостно помахать или обойти Эда и пожать ей руку, — к ней подскакивает Флоренс с восклицанием: «Ух ты, какое платье, Лора! Новенькое?» На что та, просияв, отвечает глубоким хрипловатым голосом: «Эд привёз из Германии», — и с обожанием смотрит на брата.

— Где ещё такое купишь? — С этими словами Флоренс берёт её за руку и уводит в женскую раздевалку, бросив нам через плечо: «До скорого, ребята». А мы глядим ей вслед.

— Где вы такую раздобыли? — бурчит Эд, маскируя неподдельный интерес, и мне ничего не остаётся, кроме как выдать свою половину наскоро придуманной легенды, которую ещё предстоит согласовать с Флоренс.

— Чья-то важная помощница, это всё, что я знаю, — отвечаю ему и направляюсь в раздевалку, прежде чем он успевает прицепиться ко мне с новыми вопросами.

Там, к моему облегчению, он предпочитает облегчить душу в связи с трамповской отменой ядерной сделки Обамы с Ираном.

— Американское слово отныне официально объявляется утратившим законную силу. Согласны?

— Согласен, — отвечаю я. А про себя думаю: продолжай в том же духе, пока я не переговорю с Флоренс, и чем раньше, тем лучше. Не дай бог, чтобы Эд во мне, почти отошедшем от дел бизнесмене, заподозрил кого-то другого.

— А своим выступлением в Оттаве он знаете что сделал? — Эд всё полощет Трампа, натягивая длинные шорты.

— Что?

— Выставил Россию в выгодном свете относительно иранского вопроса. Кто б им ещё такой подарочек отвалил, хоть за какие шиши, — объявляет он с мрачной ухмылкой.

— Возмутительно, — соглашаюсь я, думая о том, что чем раньше я увижусь на корте с Флоренс, тем спокойнее буду. Заодно спрошу её про «Розовый бутон» — может, она знает что-то такое, чего ещё не слышал я.

— А мы, британцы, так жаждем свободной торговли с Америкой, что готовы повторять «Да, Дональд», «Так точно, Дональд» и целовать его в задницу до наступления Армагеддона. — Он уставился на меня и даже не моргает. — Согласны, Нат?

Я второй раз соглашаюсь с ним — а может, даже третий — и только попутно замечаю, что обычно мировые проблемы он решает за кружкой пива за Stammtisch. Но он ещё не закончил, и меня это пока устраивает.

— Какой-то ненавистник. Ненавидит Европу, о чём он сам говорил. Ненавидит Иран, Канаду, международные соглашения. Он что-нибудь вообще любит?

— Может, гольф? — спрашиваю.

Третий корт слегка обшарпанный и пронизан сквозняками. Он расположен под отдельным навесом, на задворках — ни зрителей, ни случайных прохожих. Не по этой ли причине, спрашиваю себя, Эд выбрал дальний корт? Всё делается для Лоры, и он не желает, чтобы кто-то на неё глазел. Мы ждём девушек. Не дожидаясь, когда Эд снова спросит, как мы с Флоренс познакомились, я перевожу стрелки на Иран.