фоновым шумом, – некий постоянный уровень шума, у которого нет ни начала, ни конца, ни поддающихся четкому определению пиков. Прежде громкие звуки были дифференцированы и внезапны, каждый из них возникал и затухал отдельно от другого. Мельницы и ранние формы фабрик создавали своеобразную акустическую среду, в которой уже звучали рев, жужжание и грохот, характерные для современных крупных городов и промышленных центров. Практически непрерывный цикл шума. До мельниц ничего подобного не было. В этом постоянном гуле очень сложно было вычленить отдельные звуки, определить их происхождение и дать им оценку. Вот как возникла неопределенность шума.

Средневековая технология была многогранна. К ее достижениям относятся не только скрипучие мельницы и грохочущие стройки. Средневековые мастера изобрели новые способы измерения времени, которые сейчас стали такими же факторами стресса, как и шум. В XIV–XV вв. неожиданно появилась возможность услышать ход времени. Раньше сутки делились на отрезки бесшумно, для этого использовались водяные, солнечные и песочные часы. Можно было также ориентироваться на горение свечи или курительной палочки[71]. Со всеми этими приспособлениями было покончено, когда появились механические часы. Их история началась в средневековых монастырях: братии нужно было точно знать время, чтобы по расписанию собираться на молитву или отправляться на работу. Так что именно монахи стали первыми в истории часовщиками.

В монастырях разрабатывались первые часовые механизмы, которые привнесли шум течения времени в человеческую жизнь. Постукивание шестеренок, стрекот падения часовых гирек и, конечно, удары колокола – плод кропотливого труда монахов, а затем и ремесленников. Первые механические часы были грохочущими громадинами, которые и ходили еще неточно. Однако с их появлением тихое время песочных часов утекло безвозвратно. Один из древнейших часовых механизмов был сконструирован в XIV в. монахом Петром Лайтфутом из Гластонбери. Сейчас его можно увидеть в лондонском Музее науки[72].

Однако подлинный взлет хронометрии начался лишь после появления новых часов в городском пространстве. Сначала гигантские зубчатые механизмы тикали только на церквях, в монастырях и на башнях особого значения – ратушах или городских стенах. За время нужно было заплатить большие деньги, напольные часы мог позволить себе далеко не всякий. Эрфурт, Аугсбург и Сен-Готард, по сохранившимся сведениям, впервые обзавелись механическими часами в 1304 г. В 1335 г. в Милане были установлены башенные часы с боем[73]. Ход времени впервые стал слышен, даже издалека. Больше не нужно было поднимать голову, чтобы посмотреть, который час. Колокольный бой башенных часов сделал знание точного времени доступным для всех, но также постепенно синхронизировал жизнь отдельных людей друг с другом. Без часов был бы невозможен ни экономический, ни технологический, ни научный прогресс.

Чума, война и порох

Адам уговорил меня пойти с ним. Вот он со своими друзьями-мужланами и с кружкой вина слушает фигляров и дудочников из Йены, а те уже получили несколько монет за свою громкую музыку. Толстая жена мясника протискивается вперед, затевает перепалку с мальчиком из Бендерфурта. Тем временем палач со слугой тяжелым молотом вколачивают в землю столбы. К тем, которые уже вбиты, какой-то большой и крепкий мужчина пригвождает железные цепи и ручные кандалы, а еще несколько человек складывают вокруг каждого столба большие кучи хвороста и поленьев. Вдруг в шуме и грохоте я слышу пение. Оно доносится с холма, приближается, становится все громче. Впереди идет тот француз, который последние недели жил «Под старыми весами». Весь в черном, высокий, очень худой – не то что наш толстопузый священник. Зловещий, немногословный, он внушал мне страх. Я всегда убегала, едва завидев его черную фигуру. За ним идет священник и громко молится по-латински. На холм, скрипя и громыхая, взбирается повозка с женщинами – я уже слышу всхлипывания Брайтнерши[41]. Все ее лицо в крови, волосы коротко острижены, глаза опухли. А бывшая служанка Хойзлера лежит тихонько. Слугам приходится волочить ее к столбу. Быть может, Господь уже смилостивился над ней и избавил ее от мучений. Последняя – кормилица Вагнера, она всегда была такой кроткой. Но ходила с высоко поднятой головой. Как и сейчас. Кажется, будто ее и не пытали. Француз непрерывно что-то бормочет, постепенно возвышая голос; когда слуга бросает горящие головешки в сложенные у столбов кучи поленьев, он аж кричит, к кому-то взывая. Огонь не коснулся даже края белой сорочки Брайтнерши, надетой в знак покаяния, а она уже душераздирающе завопила. Огонь трещит, разгораясь, а ее вопль звенит в моих ушах. Служанка Хойзлера по-прежнему тихо висит на своем столбе, голова ее безжизненно поникла; уж точно Господь ее прибрал. Только кормилица стоит прямо, глаза ее закрыты. У Брайтнерши уже загорелись рубашка и волосы, и она кричит так жутко, что больше ничего вокруг не слышно. Деревенские хулиганы поначалу громко бахвалились, даже протиснулись в первые ряды, но теперь и они стоят, будто языки проглотили. Тут кормилицу охватывает шипящее пламя. Мое сердце громко колотится от ужаса. Я отворачиваюсь, зажимаю уши руками и бегу так быстро, как только могу. Она спасла мое дитя, этого я никогда не забуду.

https://youtu.be/A8i5xJW5gGc?si=u369Alpi7IakvzM

7. Символ эпохи

Средневековая церковь. Башенные часы с боем

Людям Средневековья нравилось громкое, резкое и грубое. В повседневной жизни их окружала относительная тишина – тем сильнее они старались ее нарушить. В конце XV в. значительно расширился список громких жестокостей, которые люди совершали друг с другом. Сожжение заживо – лишь самый известный пример. Жестокое, варварское и шумное поведение было характерно не только для низших слоев общества и крестьянства. Аристократы нередко во всеуслышание демонстрировали столь же вопиющую бесчеловечность. Действовало право сильного, а в мирные времена не хватало системы твердых правил, которые могли бы обеспечить спокойствие и безопасность. Распущенные наемники, обнищавшие рыцари и агрессивные попрошайки были «вредными людьми»[74] и реальным источником опасности – некой ранней формой организованной преступности.

По мнению современников, особенной жестокостью отличался один рыцарь времен правления французского короля Филиппа II Августа (1180–1223). Всю свою жизнь он разрушал церкви, грабил деревни, нападал на паломников, калечил невинных людей[75]. Жестокость и насилие, крики жертв и рык агрессоров – все это было приметой времени. «Именно в этой однообразной обстановке лучше всего выдает свое истинное расположение душа эпохи, – пишет медиевист Отто Борст. – Разбой и грабеж, узурпация и кровавые стычки были делом не одних только рыцарей, этим с удовольствием занимались и жители набиравших силу городов, в чем легко убедиться – достаточно хотя бы вкратце ознакомиться с хрониками городских войн позднего Средневековья. Убитые старики, изнасилованные женщины, вырубленные