Рейчел возвращает мне фотографию, я ставлю ее на стол.

— Ну что, в сад? — предлагаю я. — Хочется подышать свежим воздухом.

Мы располагаемся на краю сада. День солнечный, но холодный. Сидеть под открытым небом не очень комфортно. Газон устилают опавшие листья, на осеннем ветру шелестит начинающая желтеть глициния. Но погода сухая, небо чистое. А главное — здесь нас не беспокоит грохот строительных работ. Раза три мы ходим туда-обратно, чтобы перенести из дома всю наготовленную еду. Потом я расстилаю одно из маминых клетчатых одеял, сверху кладу подушки. Сознаю, что я проголодалась сильнее, чем думала.

Насытившись, я проверяю, в каком состоянии находятся наши четыре розовых куста. Убираю с клумбы осыпавшиеся белые лепестки. Скоро розы нужно будет подрезать, но пока еще не время. Их головки поникают, коричневеют по краям, но цветы все еще нежные, все еще прекрасные.

Я возвращаюсь к Рейчел. Та загорает, заняв более половины маминого одеяла. Ноги она вытянула на траву, под голову и плечи подложила мою подушку. Рот ее набит малиной и ломтиками персиков. Выглядит она абсолютно расслабленной. Какой бы кризис ни привел ее к моему порогу (если таковой вообще был), суля по всему, он миновал. Сегодня на ней новые солнцезащитные очки. Стекла в форме сердечек на ее детском лице смотрятся карикатурно. Ко мне она явилась в джинсовых шортах с рваной кромкой и мешковатой футболке, прикрывающей ее живот, который у нее чуть вырос, но в сравнении с моим все равно кажется маленьким. Холода она, должно быть, не чувствует.

— А когда была сделана та, другая фотография? — спрашивает Рейчел.

— Какая?

— Та, что висит у тебя на стене в холле, у зеркала. Где вы вчетвером. В лодке.

— А-а. Да как-то в Кембридже. Мы по реке катались.

— Ну да, я и подумала, что на пант[9] похоже.

— Ты знаешь Кембридж? — удивляюсь я.

Рейчел хмурится, тряся головой.

— Нет. Никогда там не бывала. Просто слышала, что это здорово.

Она обхватывает свой живот снизу обеими руками и плотнее сжимает покрасневшие от ягод губы.

— Ты говорила, Серена занимается фотографией?

— Да. У нее своя студия вон там, в переулке, сразу за той улицей, — объясняю я и показываю, но Рейчел не смотрит.

— И что она снимает?

— По-моему, в основном делает фотопортреты. Во всяком случае, это то, что ей чаще всего заказывают. Скоро будет большая выставка ее работ. Она вполне преуспевает.

По правде сказать, я не совсем понимаю фотографии Серены. Они висят у нее по всему дому — и цветные, и черно-белые. Морщинистый старик, которого она встретила в Индии; сияющие лица детей с рыбацкими сетями, которых она видела на Бали; панорамный снимок плавучего рынка в дельте Меконга, который они с Рори посетили во время медового месяца. Разумеется, я всегда выражаю восхищение ее работами. Но я толком не знаю, что делает фотографию хорошей или плохой. На самом деле они не вызывают у меня особых чувств.

— Тебе они не нравятся. — Рейчел повернула голову и с улыбкой смотрит на меня, прикрывая глаза рукой.

— Прости, что мне не нравится? — резко вскидываю я голову.

— Ее фотки! — хохочет Рейчел. — Признайся, Хелен. У тебя же на лице написано.

— Я плохо разбираюсь в искусстве, — с запинкой произношу я и невольно усмехаюсь. С удивлением обнаруживаю, какое головокружительное удовольствие доставляет мне этот крошечный акт предательства, бунтарства. Посмеяться над Сереной. Выразить пренебрежение ее увлечением. Умалить ее так называемый талант.

— Если честно, — слышу я свой голос, — на мой взгляд, это почти все чепуха. — Рейчел закидывает назад голову и улюлюкает. — Не только ее творчество, — поправляюсь я, уже чувствуя себя виноватой. — Вообще искусство. Она, я уверена, мастер своего дела. Просто я… Наверное, мне просто не дано это понять.

Но Рейчел вся трясется от смеха. Она достает из кармана пачку сигарет, вытаскивает одну и вставляет в свой смеющийся рот, из которого та смешно торчит, как карандаш.

— Ох, уморила ты меня, — произносит она, большим пальцем щелкая зажигалкой. Прикуривает, делает затяжку, затем, зажав сигарету меж двух пальцев, выдыхает вверх завиток дыма. Смачно зевает и потягивается, демонстрируя небритые подмышки.

— Пожалуй, куплю-ка я один из ее портретов, — заявляет Рейчел сквозь зевоту.

— Что?

— Портрет. Сфотканный Сереной. Налеплю себе на пузо клевое фото. Так теперь все знаменитости делают.

Она подмигивает мне, потом кладет ладони на свой живот с боков и правой рукой, в которой она все еще держит сигарету, начинает легонько тарабанить по нему, словно играет на пианино.

Я смотрю на Рейчел, пытаясь определить, серьезна ли она в своем намерении навестить Серену. При этой мысли меня почему охватывает безотчетный страх.

— Мне так кайфово, — говорит Рейчел, снова громко зевая. — Пожалуй, подремлю чуток. Не возражаешь?

Не открывая глаз, она на ощупь находит корзинку с малиной, берет еще одну горсть ягод и кладет их в рот.

И лишь позже, когда мне на глаза попадается свадебная фотография, которую принесла на кухню Рейчел, до меня доходит, что этот снимок стоит на моей прикроватной тумбочке. Зачем она пошла в нашу спальню?