– Подъем, военные! Дорога дальняя, выйдем пораньше!

Идти, если честно, никуда не хотелось. Охота было отдохнуть, отоспаться. Но каждый час отодвигал нас все дальше от наших. Да и делать здесь было больше нечего. Дорогу на Броды я приблизительно помнил, карту показывал помощник Попеля, тот самый безымянный майор, отговоривший политработника от махания шашкой возле нашего танка. Да уж, сейчас бы только бригадного комиссара сюда, для полного счастья. Так что нам на северо-восток, вдоль дороги, а там видно будет.

Далеко уйти не удалось. К обеду, может, километров десять отмахали. Оганесян начал сдавать на глазах: то и дело просился отдохнуть, пришлось его вести в обнимку. И, что самое неприятное, у него начался жар. Да и повязка, пропитанная кровью, начала дурно попахивать. Хорошо бы его в медсанбат, пускай бы доктора занимались его раной, да только на той карте ни один медсанбат отмечен не был.

Дорога появилась, как всегда, внезапно. Двигаться вдоль нее было не с руки – нам надо было на ту сторону и в глубь леса, а тут, насколько я помнил, с одной стороны – река, а с другой – лес кончался. Да и по дороге за десять минут наблюдения проехали в обе стороны немцы: к реке два мотоцикла сопровождали легковую машину, а от реки проехали три грузовика, набитых фашистами.

– Только зря время потеряли, – буркнул бледный Антонов.

– Что?! – Я резко повернулся к стрелку.

– Мертвые срама не имут, – Антонов с вызовом уставился на меня. – Возились с этими похоронами, уже бы к Бродам подходили. Там медсанбат…

– …и теплый сортир! – Я схватил танкиста за грудки, слегка встряхнул. – Еще как имут срама – живым вокруг стыдно, когда их солдат раки едят. Стране стыдно. На том свете, – я ткнул в небо, – погибшим покоя нет.

– Э-э… Лейтенант, хватит, мы поняли. – Оганесян мягко убрал мои руки от Антонова. – Он молодой, не понимает…

Я плюнул на землю, повернулся обратно к дороге. Лежали, наблюдали за движением – не будет ли каких-нибудь патрулей или других препятствий, но оказалось, что у Антонова свой взгляд на это дело. Он вдруг поднялся и, почти не пригибаясь, побежал через дорогу. Я громко выругался.

– Стой, дурак!

Куда там… Задал стрекача, будто и не раненый.

Ну вот, и немцы пожаловали. Это ходячее несчастье даже не посмотрело по сторонам. Не успел бегун достичь лесных зарослей на той стороне, как раздалась пулеметная очередь, потом вторая, чуть ближе. Антонов все же забежал в чащобу, когда почти напротив нас остановился патруль на мотоцикле. Немцы чуть посокрушались неудаче и посмеялись над неудачливым пулеметчиком, который для очистки совести дал по длинной очереди в обе стороны от дороги, и неспешно уехали.

Прошло более получаса, когда я все же схватил Оганесяна, впавшего в какое-то забытье, и перетащил его через дорогу. Хоть это прошло без приключений. Антонова нигде не было. Никто не ждал нас под кустами или за деревом, и никто не отозвался на осторожные оклики. Танкист исчез, оставив меня наедине со своим товарищем, состояние которого ухудшалось все больше. Идти он уже не мог, валился с ног, а жар вырос еще сильнее. Если так пойдет дальше, до наших он не доживет.

* * *

Хоть и отдохнули после перехода дороги час, но Оганесян идти уже почти не мог. Это не ходьба была, а одно издевательство: мне постоянно приходилось ловить его, когда он начинал падать. Нести его на себе – это затея для кино, наверное. Хоть и был мехвод маленьким, почти на голову ниже меня, а весу в нем все равно за полсотни килограммов. Сколько такого на себе потащишь? Метров двести, самое большое, а потом упадешь рядом с ним и будешь долго приходить в себя. Дневной переход получится километров пять от силы. Так до наших мы к новому году дойдем, не раньше. Пора делать волокушу.

Из инструментов у меня только малая саперная лопатка и четырехугольный штык от «мосинки». Был бы хотя бы топор, часа за полтора управился, а так работа затянулась на добрых три часа. Оганесян все это время спал, а я ковырялся с кое-как срубленными березками. Да, кроме того, что делаешь все ничем и из ничего, так еще и прислушиваться приходится. Хоть и оттащил я раненого почти на километр от дороги, а все же береженого бог бережет. Не береженого же конвой стережет.

В итоге волокушу я соорудил, когда солнце уже клонилось к верхушкам деревьев. С сомнением посмотрев на кривое и косое изделие, я кое-как привязал к ней Оганесяна ремнями и потащил. Несмотря на неказистый вид, держалось все хорошо, и скорость у меня теперь была чуть медленнее, чем если бы я шел сам. Когда решил остановиться в густых сумерках, отмахали километров десять, не меньше.

Меня хватило только на то, чтобы развести огонь и согреть землю, на которой мы будем ночевать. О еде я старался не думать: ни сил, ни времени на ее поиски не было. Если бы не придурок Антонов! Куда его понесло? Неужели он надеется выбраться один? Эх, сдается мне, выловят его немецкие патрули не сегодня, так завтра. Или местные крестьяне сдадут, когда он побираться пойдет – они тут все повально советскую власть ненавидят.

Или еще что случится. Теленок, одно слово. Тут друг за дружку держаться надо, а не шастать по лесам в одиночку без опыта и умения. А он, наверное, думает, от обузы избавился. А кто твой зад прикроет, когда ты спать ляжешь или до ветру пойдешь? То-то и оно. Под эти мысли я провалился в сон.

* * *

Утро 28 июня встретило нас ярким солнцем и гомоном птиц. Наверняка пернатые чему-то радовались. У меня же пока такого повода не было. Вроде бы жар у Оганесяна немного спал, но запах от повязки стал настолько сильным, что принюхиваться, чтобы его уловить, уже не надо было.

В животе заурчало – организм напоминал, что неплохо бы и поесть, но придется потерпеть, из еды у нас была только фляжка на полтора литра воды, которую я набрал вчера из попавшегося по пути родничка. Разбудил Оганесяна и решил сменить ему повязку, несмотря на все его возражения, что он потерпит. Оторвал на это дело еще кусок немецкого парашюта (да уж, коммерсант из меня никакой), промыл как смог рану из фляжки – гной сочился весьма обильно, подложил под повязку хотя бы относительно чистые остатки вчерашней и начал собираться в дорогу.

Оганесяна уложил на волокушу, привязал, чтобы не падал, впрягся и потащил его на северо-восток, почти не сворачивая. Деревья стали расти чуть пореже, завалов не встречалось, один раз мы даже пересекли не сильно заросшую просеку. Фронт гремел уже со всех сторон, над головой то и дело проносились немецкие самолеты. Летали они и парами, и целыми группами Час, наверное, я волок за собой мехвода, даже устал не очень сильно. По крайней мере, о привале пока не думал. Впереди за деревьями показалась поляна, запахло прибрежными зарослями. Нас окликнули – из-за кустов вышел патруль, как потом оказалось, из 7-й моторизованной дивизии 8-го мехкорпуса. После проверки документов нам показали направление на медсанбат.

– Извините, товарищ лейтенант, – козырнул мне долговязый сержант, разглядывая Оганесяна, – никого выделить вам в помощь не могу, нас скоро перебрасывают, но тут недалеко, идите вдоль притока Стыри, справа будет деревня Пониковица, а слева в лесочке – медсанбат.