Венславская повела укладывать младших детей спать, а мужчины, потирая руки, направились в бильярдную. Когда я тихо вышел обратно, я заметил, что старший сын Венславских задумчиво водит пальцем по слою пыли на пианино. Увидев меня, он быстро стер надпись и пошел наверх спать. Откуда, черт возьми, за два месяца успел появиться слой пыли? Скажи мне, что весь дом с его жильцами и внутренностями был перенесен в наше время из далекого прошлого каким-то жестоким волшебником, я бы поверил в это скорее, чем в реально случившееся на моих глазах его преображение.

Самые пришибленные из взрослых перед сном собрались у камина. Венславская, уступая расспросам жены красномордого гостя, и попутно подливая всем чай, и поправляя на принесенной с кухни резной табуреточке тарелку с печеньем, рассказала о себе. Прежде я знал о ней только, что она состояла в комиссии по борьбе с завшивленностью, но после всего увиденного за день рассказу особо не удивился. Она родилась в семье русских немцев в Риге. Папа был коренной рижанин — там окончил и гимназию, классическую Александровскую, на выпускном акте декламировал по-гречески. Мама тоже была какой-то неправдоподобной, но я не запомнил точно. Из-за войны отец, не успевший вовремя вернуться из деловой поездки, остался в Германии. Они с матерью и сестрами были вынуждены бросить дом в прифронтовой полосе и жить у родственников. Однако эти лишения позволили избежать будущих: когда сначала большевики, а потом латыши стали отбирать собственность немцев, отец уже успел перенести большую часть своих операций в Германию. Дела пошли в гору, они опять поселились в богатом доме и ни в чем себе не отказывали. Венславского она повстречала на литературном вечере в конце 20-х, они влюбились и быстро поженились. Лида сидела с таким видом, как будто слушает такие истории по пять на дню, но я знал, что теперь на бог знает какое время у нее только и будет разговоров, что о сказочной, упоительной, невероятной паре Венславских. Днем, впервые увидев Венславскую, она свирепо зашипела мне на ухо: «Ты знал, что она такая красивая?!» – а теперь изо всех сил делала вид, что и сама это сто лет знала и вообще считала ее за самого обыкновенного человека.

Наконец хозяйка рассказала решительно все до конца, поднялась и взяла пустые тарелку и чайничек.

– Ну, а теперь пойдемте уже спать.

Все зашевелились, но почему-то только толстуха решила при этом что-то говорить. Она принялась бессвязно нахваливать дом и чем дальше говорила, тем улыбка Венславской становилась менее естественной. Договорилась до того, что была уверена по приезде найти где-нибудь в кустах разложившийся труп какой-нибудь жертвы революции или уж, во всяком случае, рядок могил на месте цветочной клумбы. Брандт, все это время молча сидевший за пианино, молча тягавший еду из тарелки, которую сам себе поставил на крышке, и лишь изредка тихонько, будто не обращал ни на кого внимания, жирными, надо полагать, пальцами наигрывавший что-то мрачное, громко отодвинул стул и лениво проговорил, что все это, возможно, убрали прямо перед нашим приездом. Венславская вдруг совершенно переменилась лицом и как будто совсем серьезно спросила у него:

– Вы думаете, такое было бы возможно?

– Отчего-то же ваш флигель сгорел.

Повисла неловкая пауза. Тут как раз из бильярдной один за другим, сонно крякая и продолжая какие-то свои ленивые разговоры, потянулись остальные гости. Я тоже поднялся и, как мог естественно, зевнул.

– Охота вам друг друга пугать. Я был тут два месяца назад, не было тут никаких могил. Давайте и правда спать.

Брандт уставился на меня и явно собирался что-то сказать, но Венславский, не слышавший разговора, уже приобнял жену и, свободной рукой приняв у нее чайник, повел ее на кухню, а толстуха, давно сообразившая, что сказала что-то не то, быстро чесанула к мужу.

– Спокойной ночи, Александр Петрович, – сказала Лида и, взяв меня под ручку, повела наверх. – Хорошо, что ты всех успокоил. Я уже сама как-то бояться стала этих могил.

– Не понимаю, из-за чего сыр-бор. Даже если тут и закопан кто, так за двадцать лет же давно все сгнило.

Лида остановилась у двери выделенной нам комнаты:

– Это ты к чему сейчас? Ты видел могилы у дома или нет?

– Нет, конечно. Да их и невозможно увидеть было бы. Ну посуди сама. Поставили, допустим, над закопанными без панихиды трупами крест, и что же, он простоит без ухода двадцать лет? Да уже сто раз без ухода упал бы, а еще вернее, кто-нибудь на костер его пустил.

– Ах ты, господи! Так зачем же ты сказал, что точно знаешь, что могил нет!

– Во-первых, давай все-таки зайдем в комнату. Во-вторых, я сказал это просто для успокоения. Большевики, конечно, злодеи, но зачем женщин-то зря пугать. В-третьих, тебе очень идет это платье, весь день хотел сказать.

Лида посмотрела на меня с негодованием, но в комнату все-таки зашла.

Сын Венславского спал в детской, а его комнату и на удивление широкую кровать заняли мы. Посреди ночи я лежал, потирал затекшую руку, на которой Лида нагло валялась бог знает сколько времени, и пытался понять, сплю я или нет. Сквозь неплотно задернутые шторы на ковер падал лунный луч. То и дело брякала печная вьюшка. Над ухом настырно зудел нарезавший круги комар. Его тоже интересовало, когда же я наконец усну.

Откуда-то сверху редкими сериями то и дело раздавался не очень громкий, но пугающий до черта как будто стон. Вначале низко басило, а потом доносился короткий и очень высокий свист, переходивший в клекот – такой громкий, что доски потолка принимались дрожать. Спросонья я чуть не свалился на пол от страха, когда услышал это. Как будто огромная птица сейчас вскроет крышу, как консервную банку, и зачерпнет меня гигантской когтистой лапой. Каждый раз хотелось встать, зажечь свет и проверить, что происходит, но звуки быстро проходили, и каждый раз я успевал успокоиться и почти заснуть.

В очередной, не пойми какой по счету раз, подпрыгнув от неожиданности от этого стона, я услышал отдаленный детский крик. Уже когда все затихло, крик повторился, потом снова и снова, каждый раз чуть в другом месте, как будто ребенок, видимо, девочка Венславских, куда-то побежал. Я сел на кровати и принялся нашаривать свечку на полу. Снова раздался крик, потом грохот, а сбоку, в хозяйской комнате, послышалась возня. Лида, которая могла бы