КОНЕЦ

г. Краснодар, декабрь 2012 г.

Горный набросок

Едва-едва колыхала своими долгополыми отростками трава, что купно укрывала невысокие холмики, подступающие впритык к утесистым кручам гор. Заилийское Алатау, Алаауы, как сказал бы казах, дышало дневным жаром, изредка пропуская по своим сбитым из гранита, известняка, сланца, постаревшим, запорошенным мельчайшей крошкой голыша, скалистым макушкам горных гряд, зябкие потоки ветра. Бурчащие, огорченные вековым движением струились по склонам реки, с узкими узбоями, одначе, непременно с каменистым дном. Та льдистая вода, несла в себе остатки величественных снеговых пиков, нынче лишь мельчайше просеянных, а посему не виденных. Речушки раскидывали кругом капель изморози, облизывали могутные лежаки, почасту огибающие берега, своими угловатыми языками сверху увитыми взгривьями разрозненных пен. Они монотонно повторяли единый мотив, успокаивающий не только эти огромные пространства горных ущелий, долин и каньонов, вспучивающихся круч, гряд и отдельных утесов… они умиротворяли и сами малые злаковые травинки, низкие кусточки можжевельников, и хоронящиеся обок валунов укутанные в сероватый пушок махунечкие эдельвейсы.

Кругом же той однозвучной погудки дыбились, пучились, вставали своими искореженными, изрытыми, аль вспять покатыми боками «Пестрые, пегие» горы, как сказал бы русский… Горы Заилийского Алатау.

Тянь-шанские ели, могутные в росте деревья с пирамидальной кроной, темно-зелеными изогнутыми хвоинками и почитай фиолетовыми шишками, остались далеко позади. Словно по единому указу прекратил лес свое наступление, и последние из его ратников одиноко замерли на оставшихся много ниже пологих взгорьях.

Здесь же стлалась лишь трава, покоились боляхные каменья, принесенные давеча взбунтовавшейся речушкой, в тот миг… мгновения… временной этап получившей величание река, днесь журчащая редчайшим перезвоном капели. Вся эта чистота, благодать наполняла и сам воздух, и посему голубое небо подступало совсем близко и тянулось во взмахе человеческой руки. Скидывая, обволакивая и сами ершисто-ощетинившиеся стремнинные утесы, и изумрудные травы огромными массами облаков.

Частью облака цеплялись за выпирающие углами камни, частью переплетались с горной речной водой, а потому рождали блистающий в лучах солнца матовый дымок, легкой зябью встающий пред очами, а частью свивались, скручивались с самим разнотравием альпийских лугов.

Солнце, ноне не хоронилось, а также как и небесный купол нависало низко… низко… в движение, взмахе человеческой руки. Оно хваталось нижним своим краем за горную гряду, по окоему огораживая корытообразную долину, таящую в себе узкую речку и невысокие холмы. И казалось, само перекатывалось по грани тех вершин, изредка касаясь лучами белых полос снега, вроде долгих рушников растянутых по горным кряжам. Блики ярчайшего света отражались тогда от ледяных рушников, и перебирающей бусенцы водицы реченьки берущей начало с самих тех пластовых истоков.

И вовсе редко перекликались меж собой улары… не то, чтобы опасаясь этих сурово-величественных краев, просто не желая разрушать его ни с чем, ни сравнимую мощь и силу. Своим чуть слышимым «кок-когок-кок» придавая этим Пестрым, пегим, как сказал бы русский… этим Алаауы, как скажет казах, горам состояние вневременности.

КОНЕЦ

г. Краснодар, июль 2014 г.

Память

Посвящаю моей бабушке,

участнику ВОВ

Каплуновой Валентине Алексеевне

Память подобно мозаичному рисунку сохраняется в нас отдельными самоцветными камушками, тончайшими изразцами, стеклянными осколками али только всплесками, лепестками, лохмотками событий. Она остается в нас частями произошедшего, одиночными эпизодами снов, особенными звуками и легким ароматом цветущей на Кубани в апреле месяце вишни.

Сопрягаясь, складываясь, эти единичные фрагменты событий, составляют целостное полотно твоей жизни. Соприкасаясь, переплетаясь с жизнью, памятью твоих родственников, родителей, предков создают летопись твоего рода. Сочленяясь, соединяясь с памятью обок живущих людей: друзей, соседей, знакомых или незнакомых, они творят историю твоего народа, страны, государства. И лишь затем из той монументально сложенной поверхности формируется изображенное произведение, мозаичный рисунок нашей голубой планеты, Земли.

Впрочем, в каждом человеке понимание памяти первоначально существует именно в отдельной, единичной, краткой форме… в том самом самоцветном камушке, тончайшем изразце, стеклянном осколке.

Ей было двадцать три года, когда началась Вторая Мировая, крупнейшая в истории человечества кровопролитная война, в истории нашего народа названная Великая Отечественная. Единственная дочь, единственно уцелевший из пяти рожденных детей вже значимо немолодых родителей, каковые в свой срок схоронили первых супругов. Молодая, красивая со столь выраженным греческим профилем и светло-русыми волосами, небольшим ртом и воочью выраженной галочкой на верхней губе. Стройной, тонкой талией и горделивым взглядом карих очей. Еще совсем юная, одначе успевшая пережить гибель своего любимого, давеча похищенного из ее рук костлявой хваткой смерти, так и не сумевшего побороть тяжелую болезнь. Кажется, она всего-навсего миг назад вздохнула полной грудью, не затем чтобы вновь найти и познать, а затем чтобы сберечь и пронести сквозь жизнь любовные чувства к тому единственному кто дышал в такт ее сердцу, а днесь помолвленный самой смертью, стал супругом сырой земли. Кажется, был один вздох каковой отделил ее горе от еще более страшного, масштабного горя, величаемого – Война!

Война! Звучало в эфире радио из уст Юрия Левитана.

Война! Сия боль, трагедия витала средь людей, что как один поднимались, вступая по призыву и добровольцами в ряды Советской армии.

Война! Она эхом ударила и в маленький дом Вали, отразившись от склоненных голов отца и матери, когда, обнимая и пряча взор, провожали они ее, единственного своего ребенка, на войну.

Что из тех военных событий ей особенно запомнилось, отложилось в памяти, сочленившись с мозаичным рисунком истории. Дней… недель… месяцев… лет ратной службы, когда молодой, красивой с греческим профилем девушке пришлось водрузить на свои плечи радиостанцию РБ, а в душе тянуть груз ответственности за собственный род, сопровождаемый молчаливыми (как сие принято у нас) слезами матери и напутственными словами отца «поберечься». Очевидно, не очень много, как невозможно упомнить всего пережитого, выстраданного, потерянного, кое сам мозг старается схоронить, упрятать, чтобы даровать возможность продолжить жизнь и борьбу за идеалы, Родину, семью всегда основывающихся на собственном восприятии и воспитании человека. Безусловно, вспоминалась гибель товарищей, тянущая вниз своим немалым весом радиостанция РБ. Тягучей дымкой вставал в памяти бой, указания командира бросать РБ и отступать. Однако радиостанция, вопреки отступлению, осталась на плечах, словно напоминание, что необходимо вернуться на досель оставленные позиции, местность, край, свою землю.

Стеклянным осколком сберегла память стоящий коромыслом пар в жарко натопленной бане. Горячую, прямо-таки накаленную теплом и жизнью воду в тазу, пахнущий, приторной чистотой довоенного дня, кусок мыла. А после, как почасту происходило на войне, разком начавшуюся бомбардировку.