– Ну, нет… не всегда… Всегда быть счастливой невозможно, – усмехаясь непонятливости дочери, ответила мать, – но счастлива я конечно была… Была, – задумчиво протянула она. – Счастье оно такое разное… и главное, что интересно у каждого свое… То смешливое, то тихое, то схожее с осенней шуршащей листвой, а то наполненное лучами солнца… Оно вдруг пыхнет на тебе крошевом горящих искорок подымающихся от затухающего костра, где в черноватых углях схоронилась печёная картоха, а то нежданно полоснёт тебя по сердцу сверканием снега, точно меховая шапка одетая на скалистую гору… Счастье– это улыбка моего первенца, первый шаг моей дочери, и… и конечно, это аромат простого василька сорванного и подаренного тебе любимым… Счастье для одних это лишь материальные блага, для других духовные. И если одному достаточно непредвзятого бытия, тёплых губ любимого, смеха детворы и труда, то иные никогда не смогут увидеть в этой простой ежедневно повторяющейся обыденности … его… счастья… Счастье оно живёт в тебе… в твоём сердце, душе, и, шагая вместе с тобой по жизни рядышком с выбором и совестью… направляет, обучает и дарует… И я… твоя мать, ничем не отличаюсь от похожих на меня людей живущих в стеснённых обстоятельствах, а посему испытываю и счастье, и несчастье не больше, не меньше чем они… Потому, верно могу сказать, что я была… была… и бываю счастлива… Встречаю я утром новый день, провожаю день прошедший… Вижу твое лицо, лицо сына или вашего отца… и ещё много… много чего в этой жизни доставляет мне радость и делает меня счастливой… В полном смысле этого слова… Порой так, что захватывает дух, и хочется кричать от стучащего внутри довольного красной кровью живого сердца! Счастлива… – вновь проговорила женщина это дарящее благодать всему живому на земле слово. – Конечно, я ощущала эту заводь счастья на бурной реке жизни, успокаивающей, приносящей блаженство и наделяющей силой продолжать свой тернистый путь… Да, я была счастлива, была любима и необходима… И сама дарила счастье, заботу и любовь… И может, подарю и почувствую этот приятный трепет ещё не раз… покуда буду жить, радоваться, грустить… покуда буду дышать, и ощущать дыхание всего живого, – мать вгляделась в лицо своего бесценного ребёнка и склонившись к дочери, нежно коснулась её лёгкой горбинки носа пухлыми губами, и чуть слышно проронила, уже с какой-то едва заметной тоской, человека умеющего ценить жизнь, – я буду любить этот мир, до последнего моего вздоха, до последнего стона и морга моего века… А он, этот мир, такой дивный в своем многообразии и величие, верно и не заметит, не ощутит моего ухода из него, продолжив бесконечное движение колесницы жизни.

КОНЕЦ

г. Краснодар, апрель-октябрь 2012 г.

Тишина

Живая боль – тень прошлых дней

Течет сквозь пальцы, как песок

Мне память о любви твоей

Как свежей радости глоток

«Грусть». Светлана Донченко

Тишина…

Такая плотная тишина только и бывает, что поздней осенью. Она окутывает тебя со всех сторон и легохонько покачивая вправо… влево утишает.

Тишина…

Я остановилась подле высокого куста бледно-розовых хризантем и замерла.

Едва зримо качнулись, точно приветствуя меня, тонкие побеги, удерживающие на своих макушках, крупные соцветия хризантем и той мгновенной теплотой тронули мою изболевшуюся душу.

Тишина…

Наконец я ощутила ее и в своей душе. Твоя потеря, как острое лезвие ножа всяк раз пройдясь по моему сердцу, визгливым скрежетанием изматывает. Надвинувшись, она лишает меня смысла жизни, притупляет желание творить, ступать. Надавливая своей закостенелой, беспощадной хваткой на мою грудь отбирает возможность свободно дышать…

И вот наконец… вдруг… эта тишина. Она такая густая… непроницаемая… поглотившая не только звук, но даже и движение… Лишь изящное колыхание тончайших увитых зелеными листами побегов хризантемы дает понимание, что остановилась лишь я… а жизнь… бытие продолжило свой ход.

Бесконечное, постоянное, неугасимое следование…

Жизнь!.. она даже не приметила, что тебя не стало. Люди все также существуют, они любят, смеются, целуют, им нет значения, что подле них… совсем рядом… может всего в шаге застыла я… окаменели мои чувства… смолкла, не в силах более стонать, моя душа.

Тишина…

Ветра нет, его совсем нет, потому, по-видимому, и правит ноне в природе это отишье.

А вместе с ним посмурело небо. Оно уже не лазурное… не голубое. Оно перекрасилось в свинцовые тона и впитало в себя дотоль гулявшие по нему белые пухлые барашки облаков. Оно, похоже, тоже затаилось и принялось неспешно… мало-помалу набухать, переполняясь водами и жаждая вмале потоками холодных, стылых слез излить их на того с кем сроднилось… На кого смотрит от начала своего рождения, творения… кого считает своим сокровником, а может быть даже супругом.

В некотором удалении от куста хризантемы притихла яблоня. Мощное дерево, с высокой кроной, словно протянувшей в молитвенном подношении к небесам свои ветви, уже, впрочем, сбросило с себя всю листву… И теперь опавшая, обездоленная, побуревшая, с изломанной, как у меня, судьбой листва укрыла корни того, кому пожизненна была верна. За эти годы яблоня состарилась… кора ее порепалась… подурнела, покрылась витиеватыми трещинами, узкими язвинами, безобразными оспинками. Местами наружный покров на ней и вовсе вспучился, точно дерево желало скинуть с себя оболочку… снять, сбросить как порченную одежу, чтоб обменять на новую.

Я бы тоже хотела скинуть с себя свою кожу, что сцепилась, спаялась с твоей… и тем самым облегчить то давящее, душащее меня состояние. Или то не поможет? Не спасет? Не принесет облегчения? Ибо я до сих пор ощущаю на себе твои нежные поцелуи… до сих пор чувствую, каждой клеточкой своей плоти, твое прикасание… и не прекращаю любить, думать, скучать.

Теперь оцепенел и куст хризантем, может услышав мои причитания и не в силах их сносить. А может, корзинки соцветий просто меня не поняли, ведь им присуще целостное постоянство… смена рождения и смерти, пробуждения и сна. Обладая той неделимостью они затихнув на зиму, с новой энергией всколыхнуться весной… выбросят зеленые побеги и листы, наберут цвета… так как сутью их, сердцевиной, оплотом являются корни. Они не могут существовать без своей половинки и немедля зачахнут… погибнут… не то, что я…

Я– человек!..

Корни, корневища мои, кажется, еще живы… не перерублены и, по-видимому, продолжают расти… плодоносить… хотя они ни являются моей сердцевиной, моим оплотом… плечом… половинкой…

В этой тишине осени… такой властной… где пухнет от влажности свинцовое небо, мечтает о смене одежи