А деревья все не кончаются. Пролетаю лужайку, усыпанную маргаритками теннисный корт и пруд с ангелочками – их рты округлились от удивления при виде меня, перемахивающей через две ступеньки за раз.

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть преследователю прямо в глаза.

Никого. В груди больно. Хватаю воздух ртом и смеюсь над собой. Я в безопасности. Мне удалось обмануть смерть. Все неподвижно в этом покинутом саду.

– Я не боюсь! – кричу в сторону деревьев. – Я не боюсь тебя!

От колокольного звона можно оглохнуть. Стоит такой шум, что кажется, будто я нахожусь прямо в звоннице.

Приходится закрыть уши и глаза. А колокола все трезвонят и трезвонят, их голоса отдаются эхом, от них все вибрирует.

Воздух становится сухим и пыльным, но я все еще не размыкаю век. Только когда перезвон наконец стихает, я решаюсь их открыть и обнаруживаю, что нахожусь в темной и мрачной церкви.

Здесь пахнет старыми книгами и увядшими лилиями, от них идет болезненно сладкий аромат. Пыль и тишина, кто-то кашляет, шмыгает носом и шаркает. Чьи-то каблуки стучат по алтарным плитам, на камнях выгравированы имена, цифры и стихи из Библии.

Прайс пробегает по ним взглядом.

– Здесь люди похоронены, прямо внизу. – Он тыкает пальцем в пол возле алтаря. – Вот тут, под камнями.

Полагаю, таким образом он надеется меня испугать.

Миссис Прайс сидит между нами. Она вся красная, у нее запыхавшееся лицо и поросячьи глаза.

– Ага, – кивает она.

– Взгляни, день Господень грядет… – Прайс все не умолкает, – …вместе с гневом и пламенем ярости…[12]

Он окончательно спятил.

Под церковную скамью юркает то ли мышь, то ли крыса. В полутьме сложно разглядеть, а животное исчезает слишком быстро. Да и какая разница, что это за тварь – в любом случае мне ее жалко. Только подумать: живет в этой стылой церкви и слушает унылые проповеди каждый день.

Имоджен устраивается на семейной скамье. Ее щеки алеют. Длинные каштановые пряди рассыпаны по ее плечам, она ходит с неубранными волосами, как девочка. Рядом с ней садится мужчина. Поворачивает голову. Это он, тот человек с ножом, которого я застала в слезах! Теперь его одежда не изорвана. Причесанные волосы и гладко выбритое лицо делают его моложе, но это точно он.

Он садится, вытягивает ноги и зевает. Оглядывает церковь полуприкрытыми глазами, его губы презрительно изогнуты. Сидеть здесь, среди простых смертных, определенно ниже его достоинства.

– Там Гарри сзади, – говорит миссис Прайс не мне, а своему мужу.

– Ага.

Я не спрашиваю, кто такой Гарри и что он делает рядом с Имоджен. Все равно мне посоветуют не совать нос в чужие дела. Но сегодня вечером я все же подопру стулом дверь в свою комнату – так, на всякий случай. В конце концов, он и правда мог проследить за мной, мог принести с собой нож и просто ждать подходящего момента.

Проповедник говорит о преисподней и проклятии, впрочем, как и каждую неделю с тех пор, как я появилась здесь. Приходской священник перечисляет бессчетные доводы, по которым всем нам лежит прямая дорога в геенну огненную. Достаточно просто подумать о чем-нибудь неугодном Богу – и вы обречены поджариваться на углях целую вечность. Интересно, и каким именно образом я должна заставить себя не думать? А как же быть со снами? Когда я сплю, мой разум предоставлен самому себе и нередко уводит меня во мрак. Получается, меня ждет проклятие из-за собственных снов? Я поеживаюсь от дрожи.

Музыка заполняет помещение, и все поют. Закрыв глаза, я пытаюсь найти Бога, Христа, хоть что-то божественное. Пытаюсь обрести что-нибудь в темноте – и не нахожу ничего.

– Слава Тебе, Господь мой Всемогущий…

Голос Прайса выбивается из общего хора. Он думает, что отправится прямиком в рай. И нисколько не сомневается в этом. Я думаю, что как раз ему прямая дорога в ад.

– Благословен Грядущий во имя Господне.[13]

Я открываю глаза и вижу, что Гарри смотрит на меня. И встречаю его взгляд. Он не отводит взгляд, как сделал бы порядочный джентльмен, а дерзко продолжает смотреть на меня. Его глаза мутно-зеленого оттенка, цвета вышедшей из берегов реки. Я читаю написанное в них желание, вижу, о чем он думает, и мысли эти вовсе не безгрешны. Как раз напротив.

Из соседней палаты доносятся крики и грохот.

– Прекратите! Пожалуйста, прекратите, – Я зажмуриваюсь еще сильнее, пытаясь ухватиться за воспоминание о церкви, но оно ускользает. – Нет. Нет, останься. Пожалуйста, останься.

Шум слишком громкий, лечебница слишком реальна. Мне хочется плакать.

– Заткнитесь! – кричу я, не добиваясь ничего, кроме боли в горле.

Сидя на кровати, я дрожащей рукой записываю в книгу все, что мне удалось вспомнить. Не так уж много, я пишу скорее о том, что чувствовала, чем как выглядели церковь и Гарри, но теперь я уже ничего не забуду. Мои воспоминания здесь, и они реальны.

Глава 13

Я цепляюсь на мысли об этом мужчине и его взгляде в течение нескольких дней. От одного воспоминания по телу бегут мурашки, колени подгибаются и радостное предвкушение сдавливает горло. Мне хочется вспомнить о нем побольше, но сколько бы я ни пыталась его нарисовать, у меня ничего не получается. Каждую ночь я вглядываюсь в клочок неба, торопя рассвет, чтобы скорее настал четверг и Диамант помог мне снова вернуться в прошлое и увидеть эти порочные глаза.

– Я кое-что вспомнила, – говорю я ему, когда наконец-таки наступает четверг. Передаю ему тетрадь и сажусь на привычное место.

– Отлично. – Он открывает ее, читает, хмурится. – У этого человека был нож? – Переворачивает страницу и поднимает на меня взгляд, его глаза расширены. – Он гнался за вами?

– Да, – отвечаю я со смехом.

– И вы находите это забавным?

– Волнующим. – Само собой, этого не стоило говорить. Он тут же принимается что-то яростно записывать, переворачивает страницу и все пишет-пишет. Любой нормальный человек испугался бы – любой нормальный здоровый человек.

Диамант откидывается на стуле, хмурясь еще сильнее.

– Этот человек опасен для вас. Неужели вы не чувствуете этого?

– Нет.

– Вы не испытываете страха, когда думаете о нем?

– Страх? Нет. – Не могу сказать, что именно я испытываю, когда думаю о нем. Нет, этого я точно не могу сказать.

Он поджимает губы.

– Что ж, стоило бы. Давайте выясним, почему вы его не боитесь.

Да.