– Имплицитные нормы, – усмехается Герман, демонстрируя великолепное презрение к предмету обсуждения. – Мне они известны. Но я не считаю себя обязанным их соблюдать. И я не особо зависим от мнений. Кто хочет считать меня стукачом, пусть считает. Я все равно буду говорить что хочу и когда хочу.

– При таком отношении к вопросу у тебя не бывает проблем с социумом?

– Нет. Это у социума бывают проблемы со мной.

На мгновение Нору выбросило из реальности. Или, наоборот, вбросило в реальность?

Что я здесь делаю? Рядом с этим… эльфом или друидом… существом, обладающим невероятной харизмой, в котором парадоксальным образом сочетаются застенчивость и развязность, изысканность и вульгарность. Перед которым никто не в силах устоять.

В том, что он принял ее сигнал, не было ничего удивительного. Удивительно было то, что он ответил ей. Сам факт. И вот она уже осваивается здесь, за высокой оградой на краю земли, изучает правила, порядки, обычаи этого места – надо сказать, весьма специфические, – обсуждает текущие события, сочувствует, любопытствует, размышляет. И наблюдает за Германом, который осваивается вместе с ней. С каждым днем этот вывихнутый мирок затягивает их все глубже. Они уже видят местных призрачных святых… брр.

– Ты была замужем? – ошеломляет ее вопросом Герман.

– Да, – помедлив, отвечает Нора.

– А дети?

– Нет.

– Почему?

Впервые за много лет она почувствовала, что может сказать правду.

– Не захотела превращаться из женщины в мать.

Он понимающе кивает.

– А ты? – в свою очередь интересуется Нора. – Был женат?

– Нет.

– Почему?

– Не нашел для этого ни одной убедительной причины.

– Ни разу не был влюблен?

– Был, но…

– …получал все что нужно без регистрации брака?

– Да. Если вообще получал.

– Неужто благородному рыцарю доводилось слышать отказ?

Теперь она поддразнивает его, а он делает вид, что не замечает ее поддразниваний.

– Да, конечно.

– И как это влияло на самооценку?

Герман страдальчески вздыхает.

– Ужасно, моя дорогая! Просто ужасно. – Смеясь, обнимает ее за плечи и ведет назад, в корпус, к свету и теплу. – Шутка. Я не благородный рыцарь, а эгоистичная сволочь, поэтому быстро утешался в объятиях более сговорчивых дам.

Заседание в холле продолжалось. Пиво у них все вышло, и теперь они коллективно дули квас.

– О чем речь? – осведомился деловито Герман, подходя и останавливаясь за креслом Леонида.

– О страхах Мышки, – не оборачиваясь, ответил тот.

– До сих пор? Я уж думал, вы сменили пластинку. Чего же она боится теперь?

– Она боится смерти.

– В семнадцать лет? – хмыкнул Герман.

– Мне двадцать три! – возмутилась Мышка. – И я не… то есть, я…

– Нарисуй ее, – велел Леонид. – Давай!

Шуршание грифеля, закушенные губы. Изнурительная борьба с формой, как будто форму необходимо вырубить из базальтовой глыбы.

– Нет, – со вздохом призналась Мышка. – Ее я нарисовать не могу.

– Тогда нарисуй Диониса. Каким ты его представляешь?

…стать первым среди непокорных.

Хлопнула дверь. Громко переговариваясь, с улицы в помещение ввалилась орава недоумков с Николаем во главе. Они принесли с собой запах костра, табачного дыма, пива «Балтика», а заодно ощущение присутствия чего-то здорового, крепкого, твердолобого, что получило идеальное воплощение во внешнем облике их предводителя. Подталкивая друг друга локтями и гогоча, протопали через весь холл к телевизору, где несколько человек мирно смотрели футбол, побазарили, попереключали каналы, а потом разделились на две группы: одна отправилась наверх, чтобы заняться приготовлениями ко сну, другая осталась, чтобы досмотреть футбол, а заодно испортить вечер окружающим.

Николай, в короткой кожаной куртке на «молнии» и черных джинсах, обтягивающих мускулистые икры, задержался на короткое время, чтобы получше рассмотреть светловолосого обитателя лазарета. В сущности они видели друг друга впервые. Рассмотрел. Отвесил небрежный поклон Лере и удалился вразвалку.

Но каждый думает: пусть это буду не я.

– Такая шайба – танком не подвинешь, – пробормотал Леонид. Оглянулся на Германа. – Это кто?

– Кондратьев.

– Понятно.

Не переставая вертеть карандаш, он окинул внимательным взглядом всю компанию, вернее, ту ее половину, которая еще тусовалась на первом этаже. Учитывая, что незадолго до этого в корпус, хихикая и перешептываясь, впорхнула стайка девчонок, тут было о чем призадуматься.

– Откуда это они такие?

– Ну, они в это время обычно под Старым Дубом сидят, – пояснила Влада. – Костер жгут, в дурацкие желания играют. Но сегодня дождь…

– Во что играют?

– В дурацкие желания. Игра такая. Все садятся в круг и…

– Короче, сам увидишь, – перебила ее Светлана. И добавила с упреком: – Зачем рассказываешь? Ему будет не интересно.

– Уж не думаете ли вы… – начал Леонид, выпрямляясь в кресле.

Но Герман, похоже, имеющий представление об этих играх, молча сжал его плечо, призывая воздержаться от преждевременных суждений.

Тем временем Мышка выполнила задание и положила рисунок на середину стола.

Вместе со всеми остальными Нора молча взирала на него, и в ушах ее звучала Восьмая соната Бетховена. На меньшее, коллеги, соглашаться нельзя! Ибо он был поистине великолепен – изображенный девственницей бог Дионис с лицом Германа Вербицкого. Сила страсти сделала ее руку твердой, графику контрастной.

Первым пришел в себя Леонид.

– Ого!

– Но ведь это Герман, – выставила наманикюренный пальчик Светлана, как будто это было не очевидно. – Ты нарисовала Германа.

– Я нарисовала Диониса, – заявила Мышка упрямо.

Бросила умоляющий взгляд на Германа… и увидела лицо своего Диониса.

– Ты молодец, – сказал Дионис.

– А в кельтском пантеоне есть бог, подобный греческому Дионису? – поинтересовалась Нора.

Ей ответил Леонид:

– Некоторыми чертами Диониса обладает Энгус Мак Ок.

– А почему ты попросил ее нарисовать Диониса? – подала голос Даша, не сводя глаз с рисунка. – Почему не Христа?

– Какая разница, детка? – одарил ее улыбкой Леонид. – Какая, к чертям собачьим, разница?

В арочном проеме, разделяющем коридор и холл, возник грозный силуэт.

– Кончай, сказочник. Уже двенадцатый час.

Ответ последовал незамедлительно.

– Хочешь посмотреть, как я кончаю, приходи ко мне через часок.

– Леонид, – молвила Лера. – Не при девочках.

– А кто здесь девочка? – Взгляд серых глаз, на мгновение преобразившийся во взгляд сатира, скользнул по рядам, пересекся со взглядом Леси. – Ты? Приходи тоже.

– Я приду к тебе, – сказал Герман, вероятно, подозревая, что не уснет (еще бы… проспав целый день), и не считая нужным щадить нервную систему Леонида, который мог совершенно беспрепятственно выспаться в любое время суток.

– Правда? – обрадовался тот. – Смотри, мой ангел, обманешь – не прощу.

Нора посмотрела на сестру.

Сидя в кресле с пепельницей на коленях, Лера курила сигарету и задумчиво наблюдала за всеми этими спорами, разговорами, стычками, подначками… за рождением и умиранием очередного мифа, кое-что проясняющего, а кое-что погружающего в беспросветный мрак… словно зритель в партере. Ей нравился блондин, которого Герман называл королем, но она точно