просто в очередной раз подтвердились — только и всего.

— Что еще тебе известно… по существу?

— В Дол Гулдуре около восьми тысяч уруков, тысяч двенадцать орков помельче, сотни полторы троллей, людей… полагаю, тоже около восьми тысяч, в основном южане и вастаки, а также рабы… Это общее население.

— А численность войска?

— Тысячи три уруков, примерно столько же — «козявок» и людей… при острой необходимости «крысюков», конечно, тоже поставят в строй, хотя, на мой взгляд, Саурону сподручнее использовать их в тылу и держать в резерве. Что касается орков, то особую опасность представляют именно уруки, ибо их, как бойцовых псов, с малых лет натаскивают свирепости и искусству убивать, прочие же вряд ли будут особенно радеть о боевых свершениях и воинской славе — лишь о том, как бы чем по мелочи поживиться и унести ноги…

Келеборн покосился в сторону Гэджа:

— Уруки, говоришь? Гм. Не пора ли твоему юному другу наконец осчастливить нас своим отсутствием и отправиться на боковую?

Гэндальф как будто замялся.

— Ну… мне кажется, он имеет право присутствовать. Мне нечего от него скрывать, Келеборн.

— Тебе, может, и нечего, — сердито проворчал эльф. — Но я предпочел бы, чтобы наша беседа все-таки носила более приватный характер. Я отправлю гонцов к Элронду, Гэндальф. Нам в ближайшее время нужно собраться в Лориэне и обсудить создавшееся положение.

— А как же Саруман? — спросил Гэдж негромко.

— Расскажи все, что ты знаешь, — не выпуская трубку изо рта, попросил Гэндальф. — Что там с ним за беда приключилась?

И Гэдж заговорил — о том, как Саруман оказался в Замке, об ошейниках, о «крысюках» и визгунах, о рутинных лекарских буднях, о том, как в конце лета Шарки вынужден был уехать куда-то на юг. Гэндальф выколотил пепел из трубки на стол перед собой и задумчиво выводил в нем пальцем какие-то узоры. Келеборн сидел, опустив голову, скрестив руки на груди и вытянув перед собой ноги, и, хмуря тонкие брови, сосредоточенно разглядывал изящные мыски своих мягких кожаных сапог. Небрежно хмыкнул, когда Гэдж, охрипнув и исчерпав весь запас своего невеликого орочьего красноречия, наконец замолчал.

— Что ж, хорошо. Мы… примем все это к сведению, орк.

— Видимо, мне придется вернуться в Замок, — после недолгой паузы пробормотал Гэндальф, — и найти Сарумана. В конце концов, он мой друг…

Гэдж перевел дух. Кажется, самое время было ковать железо.

— Есть способ проще, — сказал он сиплым, плохо повинующимся голосом. — Материал, из которого изготовлены ошейники, содержит некоторую часть «небесного железа»… как и «сит-эстель». Тот амулет, который вы подменили, господин Келеборн.

В лице Владыки не дрогнул ни единый мускул.

— И что? — помолчав, спросил он.

— Саруман сказал мне, что обе эти вещи обладают сходными магическими свойствами… и, если изучить свойства амулета и понять, как «работает» запирающее заклятие, можно будет попытаться снять ошейник.

Эльф устало улыбнулся.

— И ты в это поверил?

Гэдж опешил.

— А почему я должен был не верить?

Келеборн и Гэндальф быстро переглянулись.

— Ладно, — проворчал эльф. — Насколько я понял из твоих же слов, Саруман покуда не бедствует… Он и в Дол Гулдуре пришелся ко двору, что меня, впрочем, не удивляет… при его-то, гм, завидном умении приспособиться к чему угодно. Хорошо, мы подумаем, как его вытащить. Дело это, похоже, не из простых.

— Но…

— Не тревожься за своего учителя, Гэдж, — негромко сказал Гэндальф, — Саруман — хитрый и умный… поверь, он не пропадет. Мы созовем Совет и решим, что можно сделать, чтобы ему помочь.

— Да. Сейчас, признаться, меня куда больше волнует новость о том, что Саурон вновь поднимает голову, — со вздохом пробормотал Келеборн, — и что нынешнее его логово находится так близко от Лориэна… — Он резко поднялся, взволнованно прошелся по горнице туда и сюда, с неудовольствием покосился в сторону Гэджа. — Оставь нас, орк. И, будь любезен, поплотнее прикрой за собой дверь.

***

— Я знал, что он в Замке, — хрипло прокаркал Гарх. — Как только все вспомнил…

На чердаке было темно. Пятно света дрожало лишь вокруг пламени свечи, которую Гэдж принес с собой, бледной краской размазывалось в сумраке; впрочем, сумрак был неопасный и не таящий в себе никаких неожиданностей, кроме шорохов, скрипов и натыканных там и сям неожиданных углов — обычный, ничем не примечательный пыльный сумрак, живущий на чердаке старого дома.

— Я пытался найти его и дать ему о себе знать, — виновато добавил Гарх, — но как-то… не случилось.

— Струсил? — презрительно спросил Гэдж.

Ворон нахохлился.

— Радагаст говорил, будто орки развлекаются тем, что стреляют из луков по пролетающим птицам. Это что, правда?

— Не знаю, я не слыхал, — сказал Гэдж. — Но Саруман сейчас не в Замке, где-то у южной границы. Можешь попробовать поискать его там, только держись над землёй повыше, раз уж боишься орочьих стрел.

— Не боюсь! Просто, знаешь ли, ратую за разумную осторожность. — Ворон деловито встряхнулся и почесал лапой клюв. — Кстати, я рассказывал тебе, как мне удалось спастись?

— Четыре раза, — пробурчал Гэдж. — За последние полчаса.

Увы! Гарх считал, что этого явно недостаточно, чтобы осознание совершенного им подвига внедрилось в разум орка в должной степени. Он вообще неимоверно гордился собой и (с того момента, как к нему, к ужасу всех остальных, вернулась память) готов был пересказывать свои злоключения любому, кто хотел (и не хотел) его слушать. Днями напролет он высматривал в поле зрения подходящую жертву, пикировал ей на плечо и, впиваясь в плоть бедолаги длинными острыми когтями, выпячивая грудь и взмахивая крыльями, с упоением вещал о том, как, выполняя ответственное поручение Белого мага, раненный и простреленный от хвоста до макушки, летел вдоль долины Келебрант, презрев опасность, теряя перья и последние силы, как ловкими маневрами уходил от погони, как, кувыркаясь, падал в воду, как, прощаясь с жизнью, барахтался в реке и мужественно боролся с течением, разбивая грудью волны и речные валуны — и с каждым разом его повествование обрастало все более душераздирающими подробностями, рана его становилась все серьёзнее, напавший на него орлан — все крупнее и свирепее, река — глубже, а речные камни — твёрже. Кажется, даже Смоки и енот были поставлены в известность о выдающихся гарховых приключениях и шарахались от него, как от зачумленного, стоило только ворону показаться во дворе; впрочем, Гарх не унывал. Он и сейчас надулся и набрал в грудь воздуха, готовый пуститься — по пятому кругу — в воспоминания о своих богатырских свершениях, но орка куда больше интересовало другое — то, что происходило внизу, в горнице.

— Да помолчи ты наконец! — Он нашарил смотровую