«Я — массовый убийца,” врезалась в разум Кьелла чужая, но одновременно не могущая быть чужой мысль. «Я не заслуживаю любви, счастья, и дружбы. Все, что пристало чудовищу, вроде меня — смерть и забвение. Я должен вселенной тысячу жизней, и мне нечем искупить этот долг.»

Он попытался подавить эти мысли с удивившей его привычностью, но не смог — покрытый чужой кровью цзянь словно жёг руки, усиливая нахлынувшую вину. Гламфеллен хотел было отбросить ужасное орудие убийства прочь, но удержал себя.

«Подарок Онеказы,” подумал он растерянно. ”Нельзя выбрасывать.» Эта мысль, не вызвавшая в нем отторжения, в отличие от прочих, немного отрезвила эльфа.

— Сохранишь его для меня, Паора? — спросил он глухим голосом. — Мне некуда его кинуть — жилья нет, ночую у подружки.

— Хорошо, — удивлённо отозвался аумауа, взяв меч из рук Кьелла. — Могу выделить тебе койку и шкаф, если хочешь.

— Угу, спасибо, — все так же потерянно ответил эльф. — Туда его и положишь. Мне надо идти, до скорого.

— Я сообщу, когда закончу планировать следующее дело для тебя, — кивнул начальник стражи. — Увидимся позже, Кьелл.

Он вышел из кабинета стражника, и покинул казармы, бредя в случайном направлении. Задавленные было воспоминания рвались наружу, впиваясь звериными клыками в разум эльфа. Он вспомнил, не желая того, каждую секунду трагедии, развернувшейся в Укайзо. В глазах Кьелла снова начало темнеть, и вовсе не от скудного освещения вечерней Некетаки. Он переключился на восприятие Видящего, тянясь вдаль к чему угодно, что могло бы подарить ему хоть немного покоя, и нашёл это — ровно и ярко пылающий огонь знакомой и близкой ему души, исполненной силы и уверенности. Он пошёл на него, как заблудившийся в ночи путник идёт на далекие огни селения, обещающего приют.

«Я не заслуживаю любви,” эта мысль вползла в его растерянный разум предательской змеей. «Она не просила меня творить то злодейство. Я просто был слишком слаб, чтобы достичь победы без него. Слабак…» Последнее слово раскатилось болезненным эхом под сводом его черепа, но он все ещё тащил себя вперёд, все ещё держался перед подступающей со всех сторон тьмой. Ему оставался последний рывок, и он на пределе моральных сил сделал его, обняв зовущий огонёк. Сжав в судорожных объятиях любимую женщину.

— Что случилось, Кьелл? — спросила она.

Гламфеллен не смог ответить — горло все ещё сдавливали невидимые, неощутимые лапы зверя. Он почувствовал касание её ментального присутствия — Онеказа намеревалась выяснить ответ сама, — и попытался скрыть тот кровавый ужас, что грыз его изнутри. Она не отступилась, проникая сквозь все его волевые щиты. Женщина имела на это право — Кьелл никогда раньше не хотел прятать от любимой что-либо, и сейчас эта открытость давала ей ключи от всех дверей, что попытался закрыть перед ней эльф.

— Ты не можешь винить себя, — твёрдо произнесла она. — Виновен не меч, но рука, его направляющая. Вся вина за Укайзо — на мне, ибо я была направившей тебя рукой, — словно иллюстрируя свои слова, она сжала его в ответных объятиях, прижимая к себе.

— Я никогда и ни в чем не обвиню тебя, любимая, — хрипло ответил он. Тьма отступила, не выдержав искренней заботы и любви его женщины. Он заглянул в её печальные глаза, и попросил: — Пойдём спать, а? Что-то я устал сегодня.

Онеказа молча повела его к выходу из сада на крыше, обнимая за плечи. Кьелл удерживал её ладонь своей, и обнимал талию королевы другой рукой — прикосновения любимой приглушали боль в сердце, и дарили утешение его раненому духу.

Некетака, Змеиная Корона, следующий день

Кьелл со вкусом потянулся, вставая с каменной скамейки, одной из окружающих небольшой фонтан с водяной скульптурой в центре. Сегодняшний день начался на редкость необычно — Онеказа отчего-то не желала выпускать его из постели, удержав его рядом с собой изрядно за полдень. Кьелл вовсе не жаловался — наоборот, внезапная жажда близости со стороны любимой привела его в восторг, и он уделил ей все свое внимание, и весь пыл, на который только был способен молодой, искренне влюбленный, и очень выносливый мужчина. Но долго сбегать от обязанностей у Онеказы не вышло — в конце концов, в дверь королевской опочивальни постучали, и раздраженный голос Аруихи поинтересовался, не соизволит ли его сестра выбраться, наконец, наружу, и взять на себя хоть немногие из дел, которые он был вынужден тащить на себе весь день. Кьелл, перед тем, как его столь грубо прервали, был увлечен важным делом — покрывал поцелуями умиротворенное лицо любимой женщины, — и хотел было выйти наружу и прогнать обнаглевшего принца, но королева удержала его, пусть и с заметным нежеланием. Она отправилась к ждущим её чиновникам и слугам, обняв Кьелла на прощание намного крепче, чем обычно, и тот оказался предоставлен самому себе.

То ли Онеказа задала этому дню тон выходного, то ли ещё что, но гламфеллен не хотел сегодня заниматься делами. Он вволю погулял по Некетаке, посетил Текеху в Гильдии Заклинателей Воды, где поглядел на успехи переучиваемых на истинное искусство Нгати юных мистиков, и заглянул к Константену в выкупленную им Светящуюся Купальню, где понежился в сияющей эссенцией воде, ненадолго предавшись приятнейшим воспоминаниям о предыдущем своем визите туда. Затем бледный эльф отправился в Змеиную Корону, и устроился на украшенном фонтаном пятачке перед дворцом, погрузившись в спокойную медитацию. Он дожидался времени, в которое Аруихи обычно собирал своих учеников для тренировки, так как был полон решимости посетить её, и наставить-таки и ученика, и прочих практиков Искусства Ревущего Тигра на путь истинный. А ещё он так и не простил принцу вырванную из своих утренних объятий Онеказу, и был твёрдо намерен учинить с ним нечто весьма неприятное. К вящему укреплению духа первого воителя Хуана, разумеется.

***

— Приветствуем учителя! — скомандовал Аруихи, первым отвешивая церемонный поклон.

Четыре десятка юных аумауа дружно последовали его примеру, тут же, впрочем, начав недоуменно переговариваться, бросая косые взгляды на Кьелла. Их удивление было понятным — пусть бледный эльф, скинувший для удобства камзол, сорочку, и сапоги, выглядел атлетично для своего вида, но