не нуждаясь в ней как в художнике, способном превратить любое заурядное лицо в картину, то с Элей так поступить Нэя не могла. Да и к чему её немногочисленным девочкам, пригожим и юным, были услуги стареющей околотеатральной интриганки? Эля же, пойманная в печальное время неустройства в ловушку на заманчивый кусочек чего-то вкусненького и по виду лишь безопасного, была как бы непутёвой, но преданной и любящей сестрой с самого светлого детства и чистой юности, где они были неразлучны. И вот Эля вечно с кем-то сходилась и расходилась. И никто не хотел с ней постоянной связи, или она находила таковых, неподходящих себе, или она никому не подходила. Невнятный шёпот о ней перерос в откровенный гвалт, Эля стала главным источником скандальных новостей, затмив и Нэю. Что можно было сказать о Нэе? Об Эле же не говорил только совсем уж безъязыкий. Но её не выгоняли. Кристалл был недосягаем для тех, кто проявлял раздражение всем, что там происходило, и теми, кто там жили.

Эля возвращалась с уже привычным послевкусием не того, что она хотела. Она пробиралась к себе на второй этаж в свою жилую комнатушку. И, проходя мимо двери Нэи, замерла. А двери здесь были чисто символическими, почти картонными, и она услышала голоса. Здесь же был их женский монастырь. Все грехи творились далеко за пределами кристалла, и в этом смысле он не оправдывал своего названия. Он не был храмом распутства, напротив, тут был суровый устав, распорядок и работа.

Один из голосов был мужской. Нэя была не одна. Эле не требовалось объяснений, что за воркования и вздохи-ахи она слышит. Эля сильно хотела спать, сознание сносило в сон на ходу, завтра рабочий день, потом учёба. Она ушла, уверенная, что это Антон. Кто же ещё? Но Эля умела хранить тайны хозяйки, в отличие от своих.

Сама же Нэя заметно менялась. Она осунулась и стала рассеянной. Ведь по утрам она не могла не понимать, что следы любви реальные. Ничего не зная об устройстве замков в ЦЭССЭИ, она терялась в догадках, каким образом он проходит через закрытую дверь? Через центральный вход, закрытый ночью? Все замки ночью блокировались, это не были те замки, что он мог открыть у Гелии тогда. И она словно колебалась где-то на стыке сна и реальности, не дающей ей не только уверенности, но и полноты реальных ощущений, будто вся реальность сместилась в сон. Почему это происходило? Странное смещение сознания в полусон? Ночь напитывала небывалой сочностью всех чувств, страстной неутомимостью, а день был как тусклое похмелье, и её шатало на ровном месте. А вдруг что-то сдвинулось в её психике, и нет ничего в реальности из того, чем наполняла её ночь? И она как собака принюхивалась жадно к собственным простыням, пьянея от запаха несомненной любви, пропитавшей не только постель, а и всё вокруг.

За пределами же территории «Мечты» он и не собирался выходить из своего образа «тигра» — одиночки, охраняющего вокруг себя неприкосновенную ни для кого, чётко очерченную зону. Он не подходил, не заговаривал, как было прежде, не проявляя к ней абсолютно никакого интереса, чем-то озабоченный и отстранённый. И та исходящая от него пугающая властность делала его чужим безмерно, не позволяла ей и приблизиться. Она, если видела его, тормозила уже на дальних подступах к нему, — ноги не желали сделать и шага, скованные идущим изнутри неё самой сигналом, — подбегать не стоит, он этого не хочет! Да и прежнее место, где останавливался её водитель, он объезжал на своей машине, как некое препятствие. Тогда как же понимать его еженощные визиты, когда они совместно тонули в медовом разогретом омуте?

— Вопрос неправильный, — отшучивался он на заданный вопрос. — Зачем вообще что-то понимать? Зачем вообще сопрягать это нереальное блаженство с неласковой и серой реальностью. Твоё безупречное поведение оценено троллями по достоинству. Ты имеешь репутацию неприкосновенной гордячки, за которой столь удачно прячутся все маленькие распутницы из твоей «Мечты». К тебе претензий ни у кого нет, ты завалена заказами, тебя одаривают восхищением пополам с завистью и любованием со скрежетом зубовным. Правильно, что не одолеваешь меня на улице и не привлекаешь к себе ничьего внимания, моя умница.

Наступила сушь, и сильные ветра не приносили облегчения, — у людей воспалялись глаза от взвихрённой пыли, ныла душа от тоскливого зноя, а ей только и оставалось, что сглатывать пересыхающую слюну и облизывать обветренные губы, зацелованные ночным призраком. Работа, тончайшая и ручная, чья загадочная виртуозность была никому недоступна, поскольку невозможно скопировать волшебный дар, переданный ей самой жрицей Матери Воды, пусть и предавшей свою Мать, выходила запутанной, так что приходилось вдвое снижать стоимость вещи. А то и вовсе всё валилось из рук. И тогда она просто пряталась от дорогих заказчиц, сбросив всё на остальных мастериц и прочих швей. Она томилась в дневной пустоте без работы и мыслей, наполненная только одним, — ожиданием, набухающим к ночи до состояния полной уже непереносимости. Даже Эля боялась лишний раз к ней сунуться.

Она не понимала, как, каким образом? Как он проникает к ней через такие-то двойные двери с орущей на всю округу, случись что, сигнализацией? Первое время пробовали иные юнцы-безумцы проникнуть к приглянувшимся тонконогим и тонкоруким профессиональным танцовщицам, ставшими тут работницами на все руки и ноги, что называется. И ни одна, чтобы сама по своему желанию, «Мечту» не покинула. Свою реализацию на любовном поприще они выносили за пределы территории «Мечты», а это Нэю уж никак не касалось. И вот она, непорочная жрица моды, одна из всех позволяла себе такое, что оставалось лишь удивляться собственной дальновидности, избравшей в самом начале местом своего личного обитания, абсолютно безлюдный ночной порой, первый уровень здания-кристалла. Все же прочие спали и жили наверху. Эля первое время желала заселиться тут же поблизости, но подходящей, — чтобы маленькой была, — комнаты не нашлось. Все нижние помещения были избыточно велики для проживания. А Нэя заказала себе несколько декоративных перегородок, чтобы из одного зала сделали целых три комнаты, — в одной принимала гостей и завтракала-обедала, в другой спала, а в третьей установили все необходимые удобства для купания и прочих нужд. До того дома, где она жила с Тон-Атом, не дотягивало, конечно, но жить было удобно, радостно и уютно, как не было, пожалуй, нигде. Она не постеснялась задать ему и этот вопрос, проникаешь-то как?

— Вопрос неправильный, — ответил он ожидаемо, — у волшебников бесполезно выпытывать их секреты, — так и оставил её при полном непонимании того, что все