Шрифт:
Закладка:
Да, забрать у русской революции кровь, и что останется? Глупость, ложь и лицемерие, возведенное в «n»-ю степень по сравнению с Французской революцией. И сегодня эти глупость, лицемерие и самая большая в истории идеологическая ложь признается ЕДИНСТВЕННОЙ ПРАВДОЙ. Интеллектуальный уровень человечества еще никогда не опускался так низко.
Пример: Молотов издал прокламацию, что советское правительство заключило соглашение с Польским комитетом национального освобождения в Хелме, в соответствии с которым целью Советской армии является освобождение Польши, создание сильной и независимой Польши без вмешательства во внутренние дела страны и без навязывания какой-либо формы правления, не соответствующей желаниям народа. Поверь в это — и можешь напиться воды. Но люди верят. Миллионы верят. Прелестно.
На это Лондон заявил, что Польское Телеграфное Агентство уполномочено заявить, что люди, из которых состоит так называемый Комитет национального освобождения, неизвестные и не могут представлять интересы польского народа. Комитет состоит из представителей немногочисленной в Польше коммунистической партии и не отражает желаний и чаяний народа. Кто уполномочил ПТА публиковать подобные глупости? Люди эти известны слишком хорошо, я лично знаю половину. Ванда Василевская, живущая с каменщиком из Кракова, Манеком Богатко{78}, кто ее не знает? Все их знают, они целыми днями сидели в ТУРе{79}. Болеслав Дробнер{80} неизвестный? Генерал Роля-Жимерский{81}? Анджей Витос{82} и генерал Берлинг{83} менее известны. А если к ним присоединится весь СНСМ и кружок пацифистов с председателем Юзиком Циранкевичем{84} во главе, они тоже неизвестные? Дело в том, что они настолько известны, что уже сегодня можно предсказать, кто войдет в состав польского Виши. Но это не одно и то же… Неизвестные — сразу почувствовалось что-то привычное. Юлек и Фридка, наверное, станут скоро «товарищами министрами», Юзик, конечно, будет большим начальником, он всегда обладал санационным{85} упорством, а Kристинка будет жалеть, что перестала с ним встречаться. Неизвестные, эй, меня даже на слезу пробило… Не было у меня чутья, катастрофическое отсутствие обоняния. Вернее, слишком чуткое: все они уже до войны чересчур пахли cuir de Russie[867]. И поэтому я был «путаником».
Уже десять дней русские стоят у границ Восточной Пруссии. С самого начала по этому поводу было много шума. Потом все стихло. Почему русские продвигаются по территории Польши быстрее, чем на других участках фронта? Почему они не сделали ни шагу через границу Восточной Пруссии? Ведь один гектар занятой Восточной Пруссии был бы гораздо лучшим пропагандистским ходом, чем занятая Польша. Может, русские еще ЧЕГО-ТО ждут и поэтому не вошли в Пруссию? Я им не доверяю и замираю от страха.
27.7.1944
Вчера Геббельс выступил с большой речью и рассказал о заговоре. А потом говорил о тотальной мобилизации, которой он руководит. Он утверждал, что это покушение и мятеж пойдут народу только на пользу. Я уверен, что три четверти немцев в это поверили. Я почему-то не смог. Он обещал новое оружие, новые изобретения и вообще начало новой войны.
Парижские почтовые отделения с сегодняшнего дня не принимают письма в Варшаву. По Парижу упорно ходит слух, что Гитлер со Сталиным подписали перемирие, которое начнется 1 августа.
После выхода из конторы мы долго разговаривали с Б. (в этот раз без счетной линейки). Говорили о будущем мира. Я напомнил ему в конце одну сцену из братьев Гонкур, которых я теперь читаю по вечерам, чтобы успокоиться. Во время обсуждения научных прогнозов Бертло{86} и Клода Бернара{87} кто-то сказал: «Если так будет продолжаться, то останется лишь один выход, чтобы Почтенный Старец с бородой спустился на землю и громким голосом, как смотритель в музее, сказал: „Messieurs, on ferme“»[868]. Мы оба засмеялись. А по улицам ползли немецкие грузовики.
28.7.1944
Д. пишет из Ферте-Бернара: «Я точно скоро попаду или в тюрьму, или в больницу, потому что у меня непреодолимое желание дать в морду каждому собеседнику, который говорит мне с искренним радушием: „Ну? Скоро Польшу освободят, русские уже там-то и там-то“. Это предложение я слышу по нескольку раз в день от людей, которых я до сих пор считал нормальными и умными. Я начинаю бояться за себя, поскольку сумасшедшие всегда думают, что все их окружение состоит из душевнобольных людей, и я сам пришел к такому выводу».
Здесь, в Париже, у меня тоже бывает желание дать по морде, но мне пришлось бы это как-то механизировать, это ведь Париж, и не несколько человек, а десятки и сотни каждый день хотят оказать любезность, поздравляя меня направо и налево. (Буквально все.) Они уже принимают меня за психа, потому что они хотят сделать мне приятное, а я почти кричу «mer-r-rde» и призываю их очнуться. Никто, абсолютно никто не хочет мне верить. Иногда у меня возникает ощущение кошмара, удушья, как будто муха попала в паутину. Эти бараны поздравляют с каждым «освобожденным» городом. Я перестал отвечать.
29.7.1944
Бася самостоятельно поехала на велосипеде на свадьбу одной из своих подруг аж в Нёйи. Мне хочется молиться за нее. Я обедал в ресторане в Фонтене. За маленькую горку фасоли с двумя колбасками размером с палец, за маленький треугольничек камамбера с графином сидра (хлеб мой) я заплатил 113 франков. Я приехал домой в два часа и лег спать. После обеда Бася вернулась из Нёйи, и когда она вошла в комнату, она была такой элегантной и живой, как если бы она вышла из «Роллс-Ройса», а не слезла с велосипеда. Она осмотрела мою руку, и у нее еще хватило наглости сказать: «Я теперь так за тебя боюсь, когда ты ездишь на велосипеде». Черт. Конечно, меня все не объезжают.
Группа людей, в которой каждый по отдельности друг друга любит. Но когда все вместе, это выглядит примерно так: разговор о новых системах газовых горелок, дающих большое пламя при низком давлении, о печах, которые топятся бумагой (вращаются шарики, надо постоянно подбрасывать топливо, и на этом можно готовить), о русских (сплошные глупости), о масле из Нормандии (разговор о призраках, все говорят, но никто не видел), в общем, мe-e-e, мe-e-e, мяу, мяу и гав, гав.
Вчера я раздобыл целую
