Измайловский розыскник, как по заказу, оказался на месте. Услышав, откуда звонят, сразу принялся заверять, что в понедельник они приедут железно, сегодня не получается, нет зампотыла, а без него старшина не даёт талонов на бензин.

Маштаков воспользовался ситуацией. Сделав вид, что идёт на серьёзные уступки, обозначил понедельник крайним сроком, в противном случае предрёк проблемы с прокуратурой. Розыскник Желудков посулил, что за ним не заржавеет. Ловя его на слове, Миха попросил скинуть по факсу копию паспортной формы жулика, а лучше — фотографию. Уверенно сказал, что знает — того фоткали сразу после задержания. Москвич предсказуемо поинтересовался: «зачем». В голосе его появилась озабоченность. Маштаков ответил: «Начальство требует».

— Первая форма у меня в РД есть. Ксерокопия самая паршивая, вместо морды — чёрное пятно. Я сброшу, мне не влом, но толку с этого не будет, отвечаю. А фоток у меня нету, — московский коллега разговорился.

Миха, понимая, что наглеет, попросил узнать, кто из оперативников занимался с Морозовым по дежурству. У этого опера следовало выяснить, фотографировали злодея или нет, и как он вообще выглядел. Желудков поскучнел, но всё-таки пообещал попробовать, хотя и без гарантий.

— Когда это всё было! — вздохнул он напоследок.

Лёва Муратов, с интересом слушавший разговор, резюмировал:

— Терпеливый парень. Я бы тебя давно послал.

— В бункер, — подсказал направление Маштаков.

— Вот именно. А ты жук, Михал Николаич, жучара!

— Коль скоро ты утвердился в превратном впечатлении о моей персоне, разреши ещё по межгороду брякнуть. — Благоприятную ситуацию следовало использовать, пока не остыло.

Миха шмелём сгонял в свой кабинет, отнял у скорбевшей Валюхи обрывок бумажки с номером телефона участкового, звонившего ей насчёт опознания трупа Витька, и примчался к Муратову.

На этом месте его фарт иссяк. Служебный телефон участкового инспектора Зайцева отвечал долгими резонирующими гудками. Расчёт поймать на арапа сотрудника, занимавшего отнюдь не кабинетную должность, был авантюрой.

Вернувшись к себе, Маштаков в пределах допустимого сообщил Валентине о достигнутых результатах. Та слушала его, как экстрасенса Алана Чумака, затаив дыхание.

— Так мне в Москву сейчас ехать? — кротко спросила она, когда Миха закончил.

— А куда конкретно, ты знаешь? Москва — большая. А у тебя, кроме телефона, который не отвечает, ориентиров нет. Впереди два выходных. Кого ты найдешь в выходные? — Миха мыслил рациональными категориями.

Валюха, как и подобает женщине, жила эмоциями.

— Но ведь Витю моего похоронят до понедельника, — скорбно произнесла она. — Закопают как безродного.

— Думаю, нет. У них в морг не чета нашему, будет лежать в холодильнике, дожидаться опознания, — Маштаков вовсе не был уверен в том, что говорил.

Но и благословлять тётку на путешествие в никуда опер тоже не мог. Озадачив Валю решением бытового вопроса — собрать брату передачку, он закольцевал её сознание на понятном действии. Договорились, что Валюшка в течение часа соберёт туалетные принадлежности и провизию, привезёт Михе, а он передаст всё это узнику через дежурного по ИВС.

Валентина, старчески шаркая подошвами сапог-дутышей, удалилась. Маштаков настежь распахнул форточку, открыл дверь и припер её стулом, устроив сквозняк. После женщины осталось амбре затхлости и корвалола.

Свершение подвигов на остаток рабочего дня Михой не планировалось. Можно было отписать пару информаций в ОПД, заведённые по последним преступлениям, но обуяла лень.

«Чего там в паскудной газетке про нас насочиняли?» — присев у тумбочки, Маштаков запустил внутрь руку, звякая прятавшейся там стеклопосудой.

За спиной у входа раздались шаги, а затем стук по дверной коробке.

— Заходи, прохвост, я научу тебя хорошим манерам! — политкорректная фраза была адресована Андрейке, появление которого ожидалось.

В ответ прозвучало деликатное покашливание, вслед за которым красивый мужской баритон с иронией произнес:

— Неужели вы настолько беспощадны, Михаил Николаевич?

Маштаков, обладавший хорошей памятью на голоса, пружинисто поднялся, одновременно поворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

В проеме, опершись о притолоку, белозубо улыбался фээсбэшник Яковлев, как всегда мажорный, только на сей раз в спортивном прикиде. Под его распахнутой приталенной ветровкой синел фирменный Adidas, тройные белые полоски струились по брюкам, ниспадавшим на новенькие кроссовки. На плече комитетчика висела красная нейлоновая сумка.

— Здравия желаю, товарищ капитан. Разрешите войти? — Яковлев демонстрировал дружелюбие, получалось у него естественно.

— Здрасьте, — буркнул Миха. — Проходите, раз пришли.

Руки он спрятал за спиной, предупреждая возможное покушение на рукопожатие. У фээсбэшника, однако, хватило ума не ставить себя в неловкое положение. Перешагивая через порог, он прихватил стул, фиксировавший дверь, придержал её, чтобы не хлопнула.

— Михал Николаич, — казалось, Яковлев не умеет моргать, пронзительно-синие глаза его буравили в хозяине кабинета сквозную дырку, — я извиняться пришёл и мириться. Вот.

Он переместил сумку на живот, расстегнул молнию, извлёк пузатую бутылку и с торжественным пристуком поставил её на стол.

Бутылку украшала помпезная этикетка на иностранном языке. По соломенному цвету жидкости, плеснувшейся за толстым стеклом, Маштаков догадался, что это виски. Такого напитка пробовать ему не доводилось.

— «Чивас Ригал». Настоящий, шотландский. Пять лет выдержки. Продегустируем? За взаимодействие между ведомствами. А?

Миха пребывал в очевидном замешательстве. Русский человек по своей натуре отходчив и незлопамятен, почешешь его за ухом, он тут же и размякнет. А уж если литровый пузырь элитного алкоголя ему выкатить…

Дробно зазвенел телефон. Маштаков цапнул трубку, как палочку-выручалочку.

— Слушаю вас.

— Миша, — сквозь царапанье помех донесся приглушенный голос, — Ми-иша…

— Он самый, — напрягся оперативник.

Побудить Татьяну звонить постылому мужу могло только действие непреодолимой силы.

— Я прочитала в газете… Какой ужас… Твоя фамилия… Ты там был… Ты мог… Тебя могли… Прости меня…

Покаяния со стороны жены Маштаков не ожидал, посему к глазам его самопроизвольно подступила влага.

— Да всё нормально… я на работе, — ответил он невпопад.

Присутствие фээсбэшника исключало возможность говорить человеческим языком.

— Приходи, пожалуйста, домой пораньше, — слова Татьяны в динамике перебил упругий электрический звонок, означавший конец перемены.

Супруга звонила из людного места — учительской, и тем не менее, не стеснялась говорить о личном.

— Как скажешь, — покладисто согласился Миха и опустил трубку на рычаги.

Возвратившись взглядом к Яковлеву, Маштаков обнаружил, что комитетчик покатывается со смеху. Причиной веселья был слоган, выделявшийся в прикрепленном к стене коллаже, авторство которого принадлежало Титову.

«Дай дураку хрен стеклянный, он и его разобьёт, и руки порежет!»

— Класс! — фээсбэшник вытащил из кармана платок. — Надо запомнить.

— Это кредо нашего кабинета, — Миху вполне устраивала обозначившаяся тема для разговора.

— Я думаю, всей отечественной правоохранительной системы, — аккуратно промокая глаза, высказал крамольную мысль Яковлев. — Ну так, Михаил Николаевич, вы как? Продегустируем?

— Разве только символически, — Маштаков выдвинул условие, почти веря