К 1893 году в АПА состояло более миллиона членов. Она была парадоксально нативистской, подчеркивая англосаксонские протестантские корни страны, но при этом не выступая против всех иммигрантов. Особенно сильна она была среди британских и канадских иммигрантов, которые привезли в США свои связи с антикатолическим Оранжевым орденом. Газеты АПА печатали поддельные папские энциклики, призывающие к восстанию католиков, и кормили своих приверженцев привычными историями о монахинях, заключенных в монастырях, но ораторы АПА были способны добавить новые технологии к старым заговорам. Они утверждали, что существует секретный кабель для передачи сообщений между Белым домом и архиепископом Балтимора Гиббонсом.39

Подобные истории привлекали легковерных, но католическая церковь предоставляла немало боеприпасов для АПА. Усилия церкви и католических политиков по подрыву государственных школ были вполне реальными, как обнаружила Флоренс Келли в Чикаго. Несмотря на закон штата об обязательном образовании, в 1892 году в девятнадцатом округе Чикаго было 2 957 мест для 6 976 школьников. Келли возглавила кампанию по строительству новых школ, за которую боролся олдермен Джон Пауэрс, ирландский католик, выступавший против государственного образования и стремившийся к развитию церковно-приходских школ. Пауэрс заблокировал первую попытку Келли, но в 1893 году новая школа была построена.40

Расколы, открывшиеся в Клинтоне, штат Айова, и реакция Бауэрса на них были симптомами проблем реформы. Когда евангелисты выступали за воздержание, женское избирательное право, социальную чистоту и образование на английском языке, они усиливали этнокультурные политические разногласия, которые реформаторам необходимо было преодолеть, чтобы создать альянс большинства. И все же евангелисты не могли отказаться от этих мер; они, как подчеркивал Джозайя Стронг, были ядром их попытки искупить и реформировать Америку.

В последние десятилетия конца XIX века ни один евангелический реформатор и интеллектуал, за исключением, пожалуй, Фрэнсиса Уилларда, не выделялся больше, чем Джосайя Стронг. В отличие от Генри Джорджа, он взял на себя идеологическую задачу превратить широко распространенное недовольство в последовательную политическую программу. Книга Стронга "Наша страна, ее возможное будущее и ее нынешний кризис" вышла в 1885 году, как раз накануне Великих потрясений. Стронг видел, как рука Божья действует в американском обществе, что не было чем-то необычным, но Бог наложил свою руку на новые места. В "Боевом гимне Республики" Бог маршировал с армиями Союза по Югу, но в "Нашей стране" почти не упоминается рабство, а его отмена рассматривается лишь как признак прогресса человечества, хотя он писал в то время, когда разделение между черными и белыми углублялось и закреплялось в виде "Джима Кроу", социального разделения черных и белых людей по закону. Книга "Наша страна" продемонстрировала переход американского разговора о расе от продвижения чернокожих к размышлениям о расовой судьбе англосаксов и угрозе ей.41

Стронга мало кто оседлал так, как прогресс, но тогда прогресс был любимой лошадью страны. Стронг не сомневался в ее происхождении: ее родителями были "во-первых, чистое, духовное христианство, а во-вторых, гражданская свобода". Чем больше Стронг писал, тем тяжелее становился груз, который нес прогресс. Прогресс был в его первом предложении, и он развивал его, начиная с первой главы. Как и другие американцы, он видел прогресс в эксплуатации американских ресурсов, производстве богатства и увеличении количества вещей. "Материальный прогресс Соединенных Штатов", - заявил он, - "совершенно не имеет аналогов в мировой истории", но он также связывал материальный прогресс с социальным и религиозным. Он превозносил телеграф, паровую энергию и рост изобретательства в основном потому, что паровая энергия устранила пространство, а телеграф и популярная пресса "привели умы в контакт", открыв их для христианства, распространения либеральных идей индивидуализма и повышения ценности человеческой жизни.42

Считая прогресс чем-то большим, чем материальное благополучие и быстрые перемены, Стронг представлял грозную американскую интеллектуальную традицию. Он распознавал прогресс по тому багажу, который он нес: воздержанность, субботство, демократия, протестантские, но несектантские школы и "честь", оказываемая женщине. Препятствия на пути прогресса проявлялись в росте католической церкви, употреблении спиртных напитков, разводах, социализме и господстве тех "американских баронов и лордов труда", которые "развили деспотизм, гораздо более деспотичный и более изнурительный, чем тот, против которого восстали тринадцать колоний".43

Стронг выстроил "Нашу страну" таким образом, чтобы сделать ее не столько праздником, сколько предупреждением. Обращаясь к ряду опасностей для прогресса - романизму, социализму, мормонизму, богатству и городу, - он отразил чувства Позолоченного века. В "Взгляде назад" Эдварда Беллами использовалась та же техника, хотя прогресс и опасности отличались от Стронга. Другие американцы тоже были склонны изображать небеса, которые находились сразу за более близкими адами. Страхи упадка и утраты никогда не могли полностью стереть убежденность в конечном прогрессе. Внятные американцы, Уильям Дин Хоуэллс и Джейн Аддамс, основательница чикагского "Дома Халла", колебались между головокружительным энтузиазмом в отношении будущего и почти отчаянием по поводу своей страны. В этом они тоже отражали эпоху.

Стронг пытался не просто отразить эпоху, он пытался объяснить ее. Он хотел прояснить, почему Соединенные Штаты стали родиной прогресса, а американцы - людьми, призванными преодолевать его трудности. Ответы он черпал из солянки мистической географии, популярного дарвинизма, евангелического христианства и современной медицинской науки. Все они отражали представления того времени. Сама идея прогресса означала, что настоящее лучше прошлого. Англосаксы, по мнению Стронга, были самой последней расой, а "самое благородное потомство времени - последнее". Естественный отбор создал англосаксов и сделал их наиболее приспособленными к жизни.44

Космос сговорился со временем и расой, чтобы сделать Соединенные Штаты современной родиной прогресса. Стронг апеллировал к географическому мистицизму, к которому американцы уже давно были пристрастны и который делал средние широты северного полушария широтами прогресса. Поскольку территория Соединенных Штатов была последней, заселенной высшей расой, именно там должна была расцвести более высокая цивилизация.45

Стронг игнорировал, не знал или творчески интерпретировал данные, которые подрывали его расовый триумфализм. Не зная, что американцы становятся все меньше, он провозгласил их более высокими и прославил это как признак их физической формы. Он воспринял идею Джорджа Бирда о нервозности американцев и превратил ее в признак "утонченной нервной организации", которая приведет к высочайшей цивилизации. Даже иммигранты, которых он в целом считал неполноценными, если им не позволят подавить англосаксонское ядро нации, создадут своего рода гибридную энергичность в новой арийской расе.46

Такое слияние элементов в Соединенных Штатах конца XIX века, заключил Стронг, не могло быть случайностью; оно было частью Божьего плана. Бог "готовил англосаксонскую расу к тому часу, который обязательно наступит в будущем мире". Приближался момент финального состязания между расами, и Бог готовил англосаксов к победе и завоеваниям. Бог Стронга был евангелическим, а не кальвинистским, и англосаксы должны были выбрать свою судьбу. Бог наделил их способностями - умением создавать богатства, "гением