— Гадьё, — шепнул себе под нос Картер, — мерзкое, вонючее гадьё.

Матросы, сбившиеся в кучу на палубе под мостиком, следили за субмариной со странным равнодушием, как зрители, которых происходящее на сцене никак не касается. Один стал указывать своему соседу на какие-то технические детали, потом закурил. Его собеседник рассмеялся и сплюнул за борт. У меня в голове промелькнуло: многие ли из них умеют плавать?

Отдав распоряжение машинистам, я приказал матросам занять места у шлюпок на палубе. Мои дальнейшие приказы зависели от действий командующего субмариной.

— Они же расстреляют шлюпки, — запаниковал Картер, — не дадут нам уйти. Они расстреляют шлюпки!

— Бога ради, — начал я, непонятно почему зверея при виде его бледности, и тут внезапно обнаружил, что с кормы на нас накатывает стена тумана. Я развернул Картера к ней лицом. — Смотри, — сказал я, — смотри!

Челюсть у него отвисла, и рот растянулся в дурацкой улыбке. Видимость во все стороны составляла уже не больше кабельтова, в нос ударил холодный затхлый запах морских испарений. Воздух над головой был густой и липкий. Какой-то миг — и кормовые ванты скрылись из вида. Один из матросов затянул фальцетом начало шуточной песенки, но на него зашикали, и дурак заткнулся. Субмарина лежала впереди, темная и неподвижная, с пустыми пока что палубами, на ее длинный нос падал откуда-то луч света. Потом окутавший нас белый туман стал расползаться во все стороны, небо спустилось, мир скрылся из глаз.

До полуночи оставалось две минуты. Склонившись из предосторожности пониже, я посветил фонариком на свои часы. Склянки не били с тех пор, как мы впервые заметили субмарину. Мы выжидали. Вслед за туманом пришла и тьма, ночь наступила рано. Все было тихо, только судно скрипело, колыхаясь с боку на бок, и плескала о борт вода. Немного потеплело, в воздухе ощущалась клейкая влага. Матросы под мостиком переговаривались шепотом. Мы всё ждали, ждали. Один раз я зашел в каюту к больному капитану и направил на него луч фонарика. Лицо у него было красное, опухшее, дыхание медленное и тяжелое. Он спал лихорадочным, прерывистым сном, временами постанывал, однажды открыл глаза, но не узнал меня. Я вернулся на мостик. Туман чуть рассеялся, были видны носовые ванты и дальний край полубака. Я спустился на палубу и склонился над правым бортом. Сильное приливно-отливное течение сейчас было направлено к югу; направление оно поменяло три часа назад, и я в четвертый раз за вечер стал вычислять наш дрейф. И уже собирался взобраться по трапу на мостик, как на палубе послышался топот и в меня с разбегу врезался кто-то из команды.

— За кормой видимость улучшилась, — с трудом переводя дыхание, сообщил матрос. — Сзади по правому борту что-то непонятное.

Мы бросились на корму. У правого борта толпились матросы, взволнованно обсуждая последнюю новость.

— Судно, сэр, как пить дать, — сказал один. — Похоже, финский барк. Видны паруса.

Я тоже стал всматриваться во мрак. Да, это было судно. От нас его отделяла сотня ярдов, и оно приближалось с наветренной стороны. Большое, трехмачтовое, под тучей парусов. Для перевозки зерна поздно, осень уже. Что принесло его сюда в военную пору? Разве что лес везет… Видят они нас или нет? Вот в чем был главный вопрос. Из-за проклятой субмарины мы крались, загасив огни, и на́ тебе — вот-вот столкнемся с допотопным лесовозом.

Знать бы точно, что благодаря течению и туману мы удалились от врага хотя бы на несколько миль! Старинный парусник так и летел — бог знает, какой его гнал ветер. Тот, который ощущала моя левая щека, не задул бы и свечку. Если неизвестное судно сохранит ту же скорость, то минует нас всего в полусотне ярдов, а где-то там во тьме притаилась эта чертова кукла. Похоже, финн спешит прямиком на тот свет.

— Порядок, — наконец сказал я, — они нас увидели, не столкнемся.

Пока парусник проходил у нас на траверзе, я с трудом разглядел во тьме его очертания. Большой, высокобортный, судя по всему, в балласте[102], иначе сидел бы куда глубже. Объемистая корма — я уже забыл, что такие бывают. Рангоутное дерево не такое гладкое, к какому я привык, такелаж обильный, реи длиннее обычных — что, конечно, необходимо при такой парусной оснастке.

— Они не собираются нас обгонять, — сказал кто-то, и я услышал, как от качки звякают тали и стучит такелаж: почти у нас над головой проплыли огромные реи.

А что это так странно просвистело, как будто где-то очень далеко, — боцманская дудка? Но туман снова сгустился и накрыл парусник. Как мы ни щурились, ничего в темноте не разглядели. Я вновь собрался вернуться на мостик, но до меня вдруг донесся слабый оклик.

— Терпите бедствие? — кричали нам. Финны то были или нет, но обращавшийся, по крайней мере, хорошо владел английским, хотя строил фразу несколько необычно. Однако из осторожности я не решился ответить. Последовало молчание, и затем новый вопрос: — Что вы за судно и куда следуете?

И тут, прежде чем я успел вмешаться, один из нашей команды проорал в ответ:

— Впереди по курсу вражеская субмарина! В полумиле от нас.

С небольшим опозданием кто-то заткнул идиоту рот, но, на счастье или на беду, теперь уже нельзя было скрыть, под каким флагом мы идем.

Мы ждали. Все застыли в неподвижности. Больше никто не проронил ни звука. Вдруг послышался плеск весел и приглушенные голоса. С барка к нам выслали шлюпку. Я насторожился: что за странная история? Мне все это не нравилось. И только нащупав твердую рукоять револьвера, я немного успокоился. Весла шлепали по воде все ближе. Из тени выдвинулась шлюпка, длинная и низкая, как гички в юго-западных графствах. В ней сидели шестеро, один, на носу, — с фонарем. На корме стоял, как мне показалось, кто-то из командного состава. Лица его было не разглядеть в темноте. Шлюпка остановилась у нашего борта, гребцы сложили весла.

— Капитан свидетельствует свое почтение, джентльмены. Желаете ли вы воспользоваться эскортом? — спросил старший.

— Что за чертовщина! — закричал один из наших, но я, выругавшись, приказал ему молчать, а сам склонился над бортом, заслоняясь ладонью от света фонаря.

— Кто вы? — спросил я.

— Лейтенант Артур Майлдмей, к вашим услугам, сэр, — отозвался старший.

Клянусь, в его интонации не было ничего иностранного, но мое внимание снова привлекли непривычные обороты речи. На флоте никто не станет так говорить. Конечно, Адмиралтейство могло купить финский