Шрифт:
Закладка:
— А какова альтернатива компромиссу? — усмехнулся Ламберт. — Не войну же вы предлагаете?
Все рассмеялись. Уж что-что, а война столичным школярам всяко была глубоко противна. Больно много слышали о ней с детства: почти у каждого отец если не воевал сам — то посылал на бойню войска. Всё время одно и то же: война, война, война… Победа, победа, победа. Великая победа прошлого — а между тем Стирлинг уже безо всякой войны терпит очевидное поражение. Причём не только в сравнении с бурно развивающейся Балеарией. Внутри — тоже.
Словно в сказке о ненасытном чудовище, пожравшем самого себя.
— И как раз идея о дворянском компромиссе подводит нас к геделенской школе политической мысли. — заметил Гвидо Скофел. — Что я безуспешно пытался до всех донести, пока вы, Ваше Высочество, не усмирили творящийся бардак.
— Я думаю, друзья, вы просто не с того конца начали дискуссию. А главное — не в той, вот уж право слово, обстановке! Если дело дошло до обсуждений Никколо Равелли, то это разговор не на трезвую голову. Всем нам явно пора переместиться из храма науки в известный, так сказать, храм увеселения! Тремонское вино поможет разобраться в тремонских государственных концепциях.
Предложение Ламберта, конечно, не встретило возражений. И хотя он прекрасно понимал, как скоро от тремонского вина всем сделается совершенно не до политики — собственный план счёл удачным.
Править Ламберту, наверное, предстояло нескоро. Однако и не настолько уж далёк этот час. Посему кронпринц считал необходимым наслаждаться каждым мигом того сладкого времени, когда ещё мог не вести себя по-королевски.
А мог иначе: лишь как наследник престола. Жаль, что младший принц Стирлинга наверняка выбрал нынче и другое общество, и совсем другие разговоры. Но это ничего. Ламберт рассчитывал сильно изменить родную страну — рассчитывал он изменить и родного брата.
Но понимал: то и другое одним махом совершить не получится.
***
Недавние трагические события не только отяготили совесть сира Робина, но и отравили его жизнь иным путём. Барон не скрывал отеческой гордости от того, как лихо наследник расправился сразу с четырьмя противниками в одиночку — однако старика явно огорчала лёгкость, с которой Робин к неравному бою отнёсся. И хотя ветер давно уже развеял прах Даглуса, но дерзкий набег гвендлов убедил Клемента Гаскойна: даже далёкие от Орфхлэйта земли нельзя считать безопасными.
Проще говоря — барон боялся, что Робин снова влипнет в подобную историю. Ясное дело, он никогда не запретил бы столь любимые Робином путешествия по наследным землям. Однако строго велел не уезжать далее чем на день пути без пары-тройки всадников. А если того дальше — то собирать целый отряд.
Это не навсегда, успокаивал Клемент недовольного сына. Нужно убедиться, что гвендлы затаились. Что отряд Даглуса действительно погиб полностью — и за его гибель никто не явился мстить.
Ну конечно же, Робин был недоволен! Он осознал свои ошибки, но одинокие поездки по родным краям к таковым не относил. Нынче хотелось побольше времени проводить в одиночестве: но как уединишься в тесном замке, полном родни, прислуги, рыцарей и оруженосцев? Нарушать наказ отца, с другой стороны, очень не хотелось. Клемент Гаскойн не от самодурства велел то, что велел — он искренне беспокоился о Робине, и понятны причины такового беспокойства. Даже помимо самой по себе отцовской любви.
Робин слишком важен, это очевидно.
Потому молодой Гаскойн выезжал из Фиршилда один, но совсем недалеко. В деревнях почти не показывался: теперь, когда тошно смотреть на местных красоток, в каждой из которых чудится покойная Мэри, делать там стало нечего. Робин предпочитал рощи к северу от родного замка, скрывающие целую россыпь маленьких чистых озёр. Вряд ли там ему могла грозить опасность — барон не волновался из-за этих поездок. Окрестности тех лесных озёр были странным образом бедны на зверя и птицу, даже грибы и ягоды росли плохо — а потому одиночество Робину было вполне гарантировано.
Хороший компромисс.
Туда-то сын барона нынче утром и направился. Накануне он заснул необыкновенно рано, потому очень рано и проснулся. Быстро оделся, сам седлал коня — и ускользнул из Фиршилда ещё под петушиное пение. Без брони отец также замок покидать не велел, но Робин ограничился одной бригантиной.
Утро выдалось таким же промозглым, как всегда этим летом — но к полудню распогодилось, солнечные лучи пробились сквозь кроны. Когда Робин выехал на берег озера, вынырнул из лесной тени — пришлось даже на миг зажмуриться. Так ярко солнце играло на слегка рябящей воде: как будто разбилось об пол огромное зеркало.
Рыцарь тут же решил, что должен искупаться.
Привязав коня, Робин приставил к толстой сосне меч, после чего быстро избавился от брони и одежды. Вода, конечно же, оказалась весьма прохладной: войдя в озеро по бёдра, Робин даже чуть задержался, собираясь с духом, переминаясь на мягком дне. А потом лихо оттолкнулся ногами и поплыл.
Совершив пару кругов по озерцу в весьма солидном темпе, молодой Гаскойн выплыл к центру и перевернулся на спину, позволив воде мягко поддерживать его. Отдых получше, чем на мягкой кровати в Фиршилде! Солнце как раз скрылось за край крохотного облачка, перестало слепить: можно было полюбоваться нежно-голубым цветом неба. Редко оно этим летом бывало столь красивым.
Вскоре Робин понял, что замерзает и пора бы уже выбираться на берег. Так и погрёб обратно — на спине. А когда добрался до берега и обернулся — чуть не шлёпнулся обратно в воду.
Геллу он узнал сразу — хоть тогда, в жутком доме, и было очень темно. Ведьма, изящно поджав ноги, сидела у дерева: теперь оказалась не голой, а одетой в очень скромное крестьянское платье. Всё равно вряд ли сошла бы за крестьянку — роскошные чёрные волосы были распущены, а так не ходят ни простые девки, ни благородные дамы, каковую Гелла напоминала много больше. Странно смотрелся на ней простецкий наряд.
Ведьма держала в руках меч Робина. Рассматривала его с большим интересом — и будто даже в первый миг не заметила рыцаря. Хотя заметила, конечно же.
Робин, признаться, оцепенел. Не как при первой встрече — будучи лишённым сил от ворожбы, а просто
