Если кто-то попытается уязвить автора злословием, предупреждаю, что он тоже умеет злословить и даже преуспел в этом искусстве; и что он не уважает никого в Италии, хотя кланяется и расшаркивается перед теми, кто лучше его одет.83

Пьеса представляет собой поразительное откровение нравов эпохи Возрождения. Действие разворачивается во Флоренции. Каллимако, услышав, как знакомый расхваливает красоту Лукреции, жены Никия, решает — хотя никогда ее не видел, — что должен соблазнить ее, хотя бы для того, чтобы спать спокойно. Он с тревогой узнает, что Лукреция славится не только красотой, но и скромностью, но обретает надежду, узнав, что Никиас переживает из-за того, что не может зачать ребенка. Он подкупает друга, чтобы тот представил его Никиасу как лекаря. Он утверждает, что у него есть снадобье, которое сделает любую женщину плодовитой, но, увы, первый мужчина, который ляжет с ней после того, как она его примет, вскоре умрет. Он предлагает взять на себя эту смертельную авантюру, и Никий, с традиционной добротой персонажей к своим авторам, соглашается на замену. Но Лукреция упрямо добродетельна; она не решается совершить прелюбодеяние и убийство в одну ночь. Но все еще не потеряно: ее мать, жаждущая потомства, подкупает монаха, чтобы тот посоветовал ей на исповеди довести задуманное до конца. Лукреция поддается, напивается, ложится с Каллимако и беременеет. История заканчивается тем, что все счастливы: монах очищает Лукрецию, Никиас радуется своему викарному родительству, а Каллимако может спать. Пьеса великолепна по структуре, блестяща по диалогам, сильна по сатире. Нас поражает не соблазнительная тема, давно приевшаяся в классической комедии, и даже не чисто физическое толкование любви, а поворот сюжета на готовности монаха консультировать супружескую измену за двадцать пять дукатов, и тот факт, что в 1520 году пьеса с большим успехом была поставлена перед Львом X в Риме. Папе она так понравилась, что он попросил кардинала Джулио Медичи дать Макиавелли работу в качестве писателя. Джулио предложил написать историю Флоренции и предложил 300 дукатов ($3,750?).

Вышедший в результате «Камень Флорентийский» (1520–5) стал почти такой же решающей революцией в историографии, как «Принц» в политической философии. Правда, у книги были существенные недостатки: она была поспешно неточной, плагиатила значительные фрагменты из предыдущих историков, ее больше интересовали распри между фракциями, чем развитие институтов, и она полностью игнорировала историю культуры — как и почти все историки до Вольтера. Но это была первая крупная история, написанная на итальянском языке, и ее итальянский был ясным, энергичным и прямым; она отвергла басни, которыми Флоренция приукрашивала свое происхождение; она отказалась от обычного плана хроники по годам и вместо этого дала плавное и логичное повествование; она рассматривала не просто события, а причины и следствия; и она заставила хаос флорентийской политики прояснить анализ конфликтующих семей, классов и интересов. Она вела повествование по двум объединяющим темам: что папы держали Италию разделенной, чтобы сохранить временную независимость папства, и что великие успехи Италии были достигнуты при таких принцах, как Теодорих, Козимо и Лоренцо. То, что книга с такими тенденциями была написана человеком, ищущим папские дукаты, и то, что папа Климент VII безропотно принял ее посвящение, свидетельствует о смелости автора, а также о душевной и финансовой либеральности папы.

История Флоренции» дала Макиавелли занятие на пять лет, но не удовлетворила его желания снова поплавать в мутном потоке политики. Когда Франциск I потерял все, кроме чести и своей шкуры, при Павии (1525), а Климент VII оказался беспомощным перед Карлом V, Макиавелли отправил письма Папе и Гвиччардини, объясняя, что еще можно сделать против надвигающегося испано-германского завоевания Италии; и, возможно, его предложение, чтобы Папа вооружил, наделил полномочиями и финансировал Джованни делле Банде Нере, могло бы на некоторое время отсрочить судьбу. Когда Джованни умер, а немецкая орда двинулась на Флоренцию как на богатого и грабительского союзника французов, Макиавелли поспешил в город и, по просьбе Климента, подготовил доклад о том, как можно восстановить стены, чтобы сделать их обороноспособными. 18 мая 1526 года правительство Медичи избрало его главой совета из пяти «хранителей стен». Однако немцы обошли Флоренцию и направились к Риму. Когда этот город был разграблен, а Климент оказался в плену у толпы, республиканская партия во Флоренции вновь изгнала Медичи и восстановила республику (16 мая 1527 года). Макиавелли ликовал и с надеждой подал заявку на свой прежний пост секретаря Военной десятки. Ему было отказано (10 июня 1527 года); его дела с Медичи лишили его поддержки республиканцев.

Он недолго пережил этот удар. Искра жизни и надежды погасла в нем, и плоть осталась бездуховной. Он заболел, страдая от сильных спазмов желудка. Жена, дети и друзья собрались у его постели. Он исповедовался священнику и умер через двенадцать дней после своего отречения. Он оставил свою семью в крайней нищете, а Италия, которую он трудился объединить, лежала в руинах. Его похоронили в церкви Санта-Кроче, где стоит красивый памятник с надписью «Tanto nomini nullum par elogium» — «Никакая хвалебная речь не могла бы удовлетворить столь великое имя», — свидетельствующий о том, что Италия, наконец-то объединенная, простила его грехи и вспомнила его мечту.

Давайте рассмотрим «макиавеллистскую» философию как можно более беспристрастно. Нигде больше мы не найдем столько независимых и бесстрашных размышлений об этике и политике. Макиавелли с полным основанием мог утверждать, что открыл новые пути по относительно неизведанным морям.

Это почти исключительно политическая философия. Здесь нет ни метафизики, ни теологии, ни теизма или атеизма, ни обсуждения детерминизма или свободы воли; а сама этика вскоре отбрасывается в сторону как подчиненная политике, почти ее инструмент. Политику он понимает как высокое искусство создания, захвата, защиты и укрепления государства. Его интересуют государства, а не человечество. Он рассматривает индивидов лишь как членов государства; кроме того, что они помогают определять его судьбу, он не обращает внимания на парад эго на фоне времени. Он хочет знать, почему государства поднимаются и падают и как сделать так, чтобы они как можно дольше откладывали свой неизбежный распад.

Философия истории, наука управления, по его мнению, возможны, потому что человеческая природа никогда не меняется.

Мудрые люди не без оснований говорят, что тот, кто хочет предвидеть будущее, должен обратиться к прошлому; ведь человеческие события всегда похожи на те, что происходили в предыдущие времена. Это объясняется