они услышат нас?

— Давай. А что?

— Не знаю.

Она смотрит в темноту.

Вот, всегда так. Хочется, что-то сказать, возникает порыв, а когда оказываешься перед этой темнотой, не знаешь, что говорить. Нет слов, и всё.

— А может не надо ничего говорить? Может нужно просто помолчать. У тебя тушь размазалась.

— Где?

— Вот здесь.

— У меня нет зеркала.

— Давай я вытру.

Вытирает.

— Я сейчас как маленькая. Кажется, что ты вытрешь мне нос, посадишь на колени и расскажешь сказку.

— Хорошо. Слушай. Жила была принцесса. И…

— Она мечтала о своём принце.

— Да, а принц тем временем…

— Сражался с драконом.

— Со многими драконами.

— Да их было так много, что принц бы не справился, если бы не встретил принцессу.

— Да.

— Это случилось в самый разгар битвы. Когда злобные драконы окружили принца, и готовы были разорвать его на клочки, как вдруг появилась…

— Мышь.

— Мышь… — Забирается на стул.

— Ты чего испугалась?

— Там мышь.

— Где?

— Там, ты же сам сказал мышь.

— Мало ли, что я сказал.

— Ну конечно, мы можем говорить, что хотим. Врать направо и налево, подумаешь малость. Нам ведь всё можно, это другим нельзя. А я говорю, что там мышь.

— Ну, хорошо. Смотри, я беру мышь и вуаля, мышь превращается в носовой платок. На котором, твоя тушь.

— А запах от духов на нём чей?

— Запах от духов? Тебе показалось.

— Показалось? А может мне так же показалось, как ты, перед спектаклем, шушукался с этой хористкой. Или с каким наслаждением ты прижимал её к себе в спектакле любовная лихорадка?

— А что я, по-твоему, должен был оттолкнуть её. И провалить сцену?

— Ой, только не надо о высоком искусстве. Ты истекал слюной, тиская её в своих объятиях.

— Я был в роли. А ты знаешь, как я отдаюсь своим ролям.

— Да уж как ты отдаёшься, я уже поняла. Я это почувствовала на себе.

— С тобой я не играл. Я был откровенен.

— Ой, а я как последняя дура ему поверила. И что я тебя не пристрелила в начале спектакля?

— Хорошо. Хочешь убить меня — копается в бутафорских вещах, достаёт пистолет — Вот, на, стреляй.

— Конечно, стреляй, какое великодушие. Мы же прекрасно знаем, что там холостые.

— Смотри вот, у меня есть один боевой. Я выбрасываю холостой и вставляю боевой — Достаёт воображаемый боевой патрон. — Мы ведь договорились, только, правда, никакой лжи. Всё, теперь стреляй на…

Она смотрит на пистолет.

— Я не могу.

— Тогда я сам — Направляет пистолет на себя. Она бросается к нему. Забирает пистолет. Начинается потасовка. Раздаётся выстрел. Они испуганно смотрят друг на друга.

— Ты, что дурак? Ты же мог убить себя.

— А ты, зачем бросилась, а если б я попал в тебя?

— Бросилась, потому, что ты идиот. Я ненавижу тебя — Уходит. Он за ней.

— Постой. Нет, ну как ты кинулась ко мне. Ты бы видела свои глаза. Сколько в них было жизни, они вспыхнули как молния. Ты величайшая актриса.

— А ты, лицо бледное, полное отрешения, от всего, ты просто ненормальный. Я буду последней идиоткой, если когда-нибудь соглашусь с тобой играть.

— Согласишься, обязательно согласишься. Скажу больше, так играть, ты можешь только со мной.

— Постой…

— Что?

— Мы ничего не забыли?

— Ах да, поклон.

Возвращаются, кланяются. Он берёт пистолет и стреляет в воздух. Из него, вылетает, конфетти.

Лол, или осторожно Лолита

Я подобрал её на дороге. Ночью. Шёл дождь. Она стояла вся мокрая и совершенно одна. Ей было лет пятнадцать, шестнадцать, не больше. Как я мог проехать мимо? Впрочем, я часто думаю, после всего, что произошло, если вернуть всё назад, остановился бы я ещё раз? Или проехал мимо? И когда я думаю об этом, я понимаю, что подобрал бы её снова.

Итак, ночь, дождь, пустынная улица и она, в спортивной куртке, короткой юбке, с дыркой на чулке и размазанной по лицу косметике. Я остановился, она посмотрела в окно.

— Куда?

— Туда где сухо и тепло.

— Понятно, садись — Она села, на переднее сидение. Её волосы, были как пылающий в ночи костёр. Всякий раз они вспыхивали в темноте, когда встречная машина освещала их светом фар. Несмотря на накладные ресницы, размазанную косметику, лицо у неё было обсолютно детским. Она была похожа на куклу, которую вытащили из воды — Сколько тебе?

— Не боись, уже можно.

— Что можно?

— Всё можно — Она достала сигареты.

— Здесь не курят.

— Я в окно.

— Ни в окно, ни за окно, нельзя.

— Ладно, всё равно промокла — Она выбросила сигарету за окно.

— Так куда тебя вести?

— Всё равно.

— Что значит всё равно.

— А то и значит, что всё равно? — Она повернулась ко мне, положив ногу на ногу, оголив ещё до конца не сформированные, но уже красивые стройные ноги — А вези меня сразу к себе.

— Куда?

— К себе, ты, что на ухо туговат? Или испугался?

— А дома тебя не хватятся?

— Нет дома. Ничего нет.

— Что значит, нет? А родители.

— В Египте родители.

— Как в Египте?

— Да так.

— А ты?

— А я здесь с тобой. Ну что возьмёшь к себе, или мне опять под дождь идти?

— Давай я тебя домой отвезу.

— Я ж говорю, нет дома.

— Как нет.

— Так, ключи я потеряла. Дверь не открыть.

— Значит надо ломать.

— Ага, там знаешь какая дверь.

— Что ж теперь на улице жить.

— Ничего, неделя осталась. Через неделю вернуться и откроют.

— Так тебе, что идти некуда?

— Ну, ты поражаешь своей сообразительностью.

— Ладно, поехали ко мне.

— Наконец то, созрел.

Я привёз её к себе. А что ещё мне оставалось? Выгнать её на улицу. В конце концов, ничего плохого я ей не сделаю. Поживёт недельку и домой. Всё ж лучше, чем на улице.

— Входи. Там ванна. Я сейчас найду тебе, что-нибудь сухое — Уже год как я жил один. Жена ушла от меня, оставив кучу своих вещей. Я не выбросил их только потому, что мне сложно было это сделать. Я вообще предпочитал не открывать дверцу её шкафа.

— Ух ты, а жена не заругает.

— Нет. Она теперь ругает другого.

— Так значит, ты свободен.

— Значит так.

— Я скоро.

— Есть хочешь?

— Да.

Я пошёл на кухню, и, проходя мимо ванны, увидел её в отражении зеркала. Она была тонкая и хрупкая, с распущенными волосами, и маленькой аккуратной грудью. Она стояла напротив зеркала, глядя на меня своими широко раскрытыми, по-детски наивными глазами. Я с силой толкнул дверь.

— Чёрт, ты что