Шрифт:
Закладка:
– Поговорим здесь?
– Можно и тут.
– Я слушаю тебя, куколка.
Как с ней часто случалось, она забыла, что Нарев ничего не знает.
– Понимаешь, Юрий говорит, что надо срочно найти их...
– Детей?
– При чем тут... Нужен капитан, и еще – Карачаров и инженер.
– Вот как. Зачем же, если смею спросить?
– Они – те, кто на Земле – передадут нам что-то такое, очень важное. Понимаешь, я была в этом уверена. Но вот встретила Петрова...
– Постой. Кого-кого?
– Ну, Петрова – того, который умер...
– Обожди минутку. Скажи: как ты себя чувствуешь?
– Теперь уже хорошо.
– Ты уверена, что встретила Петрова? Покойного?
– Сейчас он был почти как живой.
– Что значит – почти? Расскажи все по порядку и откровенно, прошу тебя.
Она не собиралась что-то утаивать. И хотя рассказ ее оказался достаточно сбивчивым, а по содержанию – и вовсе невероятным, Нарев все понял. Он давно привык понимать ее с полуслова.
– Скажи: я совсем сошла с ума?
Но Нарев, казалось, не услышал вопроса; вместо ответа пробормотал:
– Комора... Коморская аномалия восемьдесят пятого года...
– Что-что?
Но он уже снова был весь внимание.
– Почему же ты до сих пор мне ничего не говорила? – упрекнул он, хотя тон его оставался мягким, ласковым. – О том, что видишь такие сны? Не Юрика-мальчика, а взрослого. И об этих разговорах...
– Все как-то не получалось. И вообще, я не очень верила, что все это – не мое воображение, что...
– А теперь веришь?
– Иначе не стала бы рассказывать тебе. Но ты не ответил: я больна? Должна пойти к Зое?
Нарев на секунду нахмурил лоб, обдумывая положение.
– Нет. Иди в каюту. Отдохни. Ты переволновалась. К врачу идти незачем: она не знает того, что известно мне, и в самом деле может решить, что у тебя нервное расстройство. Доверь это дело мне: я не только найду всех, но и смогу объяснить так, чтобы они приняли это всерьез. Попробую для начала вызвать их по связи...
Мила покачала головой и невольно улыбнулась. И в самом деле: с этого надо было начинать, а ей почему-то не пришло в голову. Да, мужчины все-таки соображают лучше – все, что касается дел. Может, и не все, но уж ее Нарев, во всяком случае, – без сомнения.
– Тогда минутку...
Аппарат уникома был, естественно, и здесь. И Нарев повернулся к нему, чтобы начать поиски.
Но сделать этого не смог.
Внезапно, толчком, распахнулась дверь, и в синтезаторную ввалилось сразу несколько человек. Молодые. На их полудетских еще лицах была написана свирепая решимость.
– Осторожно, ребята... – только и успел проговорить Нарев, обращаясь прежде всего к Валентину, родному сыну.
Вместо ответа сын плечом оттеснил его от аппарата и крепко взял за руки.
«Ну и орясина вымахала», – только и подумал отец.
Молодые обступили его. Мила оказалась отодвинутой в самый угол, откуда, ничего еще не поняв, попыталась урезонить детей:
– Дети, что вы себе позволяете? Валя, что происходит?
– Ничего, мама. – бросил через плечо сын. – Мы просто заберем отца с собой. Придется ему некоторое время побыть у нас.
– Да что, в конце концов, происходит?
– Переворот. Или революция – называй, как хочешь. И это не мы, это он сам начал. Вот мы и решили поговорить с ним по душам.
– Валя, как ты смеешь...
Но ее больше не слушали. Нарева вывели в коридор.
Он не сопротивлялся, не сказал ни слова, и лишь на лице его появилась какая-то кривая, ненормальная усмешка. Уже из коридора он проговорил громко:
– Все остается, как я сказал. Не волнуйся. Я все сделаю...
Ничего больше он не успел. Дверь закрылась, и Мила снова осталась в одиночестве. Но вместо того, чтобы идти в каюту, опустилась на стул перед пультом синтезатора, оперлась о него локтями, спрятала лицо в ладони. Слишком много переживаний оказалось. Ей требовалось время, чтобы прийти в себя.
Синтезатор выдал очередную порцию бумаги, обождал и, не получая новых команд, выключился, почтя работу выполненной. В наступившей тишине слышались только редкие, судорожные всхлипы растерянной женщины.
Прошло, наверное, не менее четверти часа прежде, чем она подняла голову. Осторожно, кончиками пальцев, смахнула с глаз слезы. И тут же рассердилась на себя.
И в самом деле. Мужа ее схватили и увели. С недобрыми, похоже, намерениями. И кто: родные дети! А она сидит тут, хлюпает носом и не предпринимает ничего, чтобы поднять тревогу, найти и освободить его и хоть как-то урезонить детей. Иначе это может зайти слишком уж далеко...
Она повернулась к уникому.
Прежде всего надо было, наверное, переговорить с Зоей. Все-таки она была сейчас на корабле главной. И наверняка знала, где сейчас искать ее мужа.
К счастью, Судья оказалась там, где Мила и начала ее искать: в медицинском отсеке. И – повезло! – капитан, ее муж, был там же. Правда, разговаривала Зоя с Милой как-то невнимательно, словно бы звонок этот оказался сейчас совсем некстати. В другой раз Мила обиделась бы и бросила трубку. Но сейчас это даже не пришло ей в голову.
– У меня очень срочные новости.
– Еще новости? – невольно вырвалось у Зои. Но она тут же справилась с собой.
– Хорошо. Приходи.
Конечно, визит этот был некстати. Но Судья не могла отказать в приеме ни одному гражданину маленького государства. Даже если причина этой встречи окажется самой пустяковой.
– Иду.
* * *
Она пришла. И пока рассказывала о том, как ее собственные дети, во главе других, обошлись с ее мужем и их отцом, ее слушали не очень внимательно, нетерпеливо, всем своим видом показывая, что ждут, пока она не закончит. А когда она все это рассказала, Зоя ответила суховато:
– Ничего страшного они ему не сделают. Разберемся. Это и есть все твои новости?
Будь с нею Нарев, он, конечно, сразу нашел бы слова, чтобы привлечь внимание к тому, что хотел рассказать – пусть и с ее слов. Тогда она, разумеется, и не пыталась бы решать что-то вместо него. Но его не было. И Мила подумала, что если они так пренебрежительно отнеслись к ее сообщению, хотя оно касалось одного из граждан и было явным нарушением принятого на корабле образа жизни, то остальное – то, что касалось ее снов – тут и слушать не захотят и, во всяком случае, не примут всерьез. И сказала:
– Ну, если вы тут так заняты, то не
