– Дна, дна нет! Помогите! Я тону!

Под ногами болталась лишь пустота и толща воды, глинистое скользкое дно не давало возможности оттолкнуться, то и дело уходя из-под ног. Лев, который хорошо держался в воде, одной рукой принялся загребать, так чтобы утащить повисшего на нем Горюцкого еще дальше от берега. Парень от такого маневра растерял последнюю напыщенность. Он завыл от ужаса:

– Нет, нет, не надо, умоляю! Я не умею плавать, я утону!

– Утонешь! – Для подтверждения своих слов Гуров стряхнул с руки груз, и главарь бандитской группировки беспомощно забултыхался в воде, взбивая руками ледяные фонтанчики.

Парень беспомощно разевал рот, хватая воздух, но намокшая одежда и суета не давали ему ни единого шанса, утягивая все сильнее в черную глубину.

– Спа-си-те! Я за-пла-чу! – выдохнул он, кашляя от воды, что заливала лицо.

Лев поймал его, как щенка, за шиворот, а потом перехватил поудобнее, зажав в кулаке мокрую гриву волос. Он приподнял парня над поверхностью, давая возможность сделать вдох.

– Подавись своими деньгами. Рассказывай, как старика замучил и скульптуры Лидии украл.

Опер поплыл обратно к берегу, потому что удерживаться на воде в тяжелой одежде и еще при этом с занятой одной рукой становилось все сложнее. От ледяной воды мышцы сжимались в судорогах, а в тело будто впивались миллионы игл. За метров десять до берега Гуров разжал кулак с мокрыми волосами, и Горюцкий снова забултыхался в толще воды. Он с трудом удержался на ногах, кинулся к берегу, нелепо взмахивая руками, раскачиваясь во все стороны. Лев был быстрее – он в несколько взмахов оказался рядом с лодкой, ухватил весло и вытянул его навстречу бредущему Горюцкому:

– Рассказывай.

От болезненного удара тот застыл по шею в воде, понимая, что еще пара шагов – и фальшивый скульптор сможет разнести ему голову тяжелым веслом. Парня била крупная дрожь от холода, но он не решался выйти из воды. Лишь корчился в испуге и сипел осевшим после ледяной воды голосом:

– Зачем тебе? Чего тебе дались эти скульптуры, они же стоят копейки. Это просто безделушки.

– В память о твоей преподавательнице Лидии Журиной хочу разобраться, зачем ты их украл из ее квартиры.

Весло качалось рядом с бледным лицом, так и норовя заехать по носу грубым краем.

– Она сама разрешила… Опусти весло, – попросил вдруг Иностранец, он выглядел совершенно сломленным.

Нахальство и высокомерный тон исчезли, осталось только тощее дрожащее тело и слипшиеся мокрые волосы, которые делали его похожим на утопленника, восставшего со дна озера. Гуров указал на край лодки:

– Подойди сюда и рассказывай, когда закончишь, тогда сможешь выйти на берег.

Он прекрасно понимал, что долго упрямиться бандит не сможет. Сейчас его кожа горит от боли, все тело ломит от холода в остывшем за ночь озере, где температура приблизилась уже к нулю. Трясущийся Горюцкий с трудом подобрался к качающемуся борту и впился длинными пальцами в дерево. Он уже еле держался на ногах, срываясь на стон во время рассказа:

– Я не убивал старика и не воровал скульптуры. Вернее… я… я… Это она сама придумала! Лидия была первой, Лидия все организовала! Она все это начала! Нашла первых покупателей на свои скульптуры, попросила меня изобразить эксперта, организовала документы от оценщика. Я получил десять процентов от ее первой сделки. Второго покупателя нашел я, а потом к нам сами начали обращаться коллекционеры и их посредники. Они хорошо платили, щедро, задавали мало вопросов. Хотели верить и верили. Наш бизнес пошел, все было отлично. Я смог вылезти из нищеты. Больше не надо было думать о куске хлеба, я смог заниматься творчеством, организовать себе выставку и даже хвалебные отзывы критиков. Оказалось, что все можно купить. Даже славу о своем таланте. Все было отлично, пока Лидия не скончалась. Она, только она умела делать такое…

– Какое?

Горюцкий молчал, его зубы клацали от холода. Гуров тоже дрожал в остывшей одежде, но терпеливо дожидался ответа, жал на измученного парня. И Иностранец не выдержал:

– Она мастерски изготавливала подделки, копии известных скульптур. Лидия была великолепным копиистом. Бюст Аполлона, богиня без головы Ника, «Медуза» Бернини, мадонна Брюгге, бюст Нефертити, «Вечная весна» Родена. Эти скульптуры были похищены нацистами, потом найдены или утеряны навсегда. Это не имело значения. Мы выдавали подделки руки Лидии за оригинал, рассказывали покупателям легенду, что скульптуры были найдены при раскопках или в руинах черными копателями. Коллекционеры из Европы, Америки, Азии были счастливы приобрести такую жемчужину для своих частных коллекций. Тем более с вывозом из страны не было проблем. Сначала по документам скульптуры переправляли как копии известных скульптур, хорошие, но копеечные подделки. А потом покупатель получал пакет документов от оценщика и эксперта, что скульптура подлинная. Даже независимая оценка не могла доказать ложь, Лидия сама подобрала рецептуру алебастра, сама делала сырье, так чтобы при экспертизе состав гипса казался многолетним. Все были довольны. Она зарабатывала деньги за свое творчество, коллекционеры приобретали редкие предметы искусства и хвастались ими в узком кругу, а я вырвался из нищей жизни художника. Впрочем, и Лидия тоже. Но после ее смерти… покупатели были, а вот подобраться к скульптурам не получалось. Хотя я точно знал, что они есть в мастерской. Лидия была очень умна и предусмотрительна, просчитывала каждую мелочь. Творческая личность и при этом очень практичный ум. Когда она узнала свой смертельный диагноз, то целыми днями ваяла эти копии, чтобы обеспечить своего мужа на много лет вперед. Я видел это своими глазами, приходил к ней в мастерскую, где она проводила почти все свое время. От нагрузок и болезни у нее пальцы стали уродоваться, но Лидия продолжала работать на износ. Стала носить перчатки, чтобы скрыть язвы и разбухшие суставы. Ее ничто не могло остановить, даже смерть. Последнюю фигуру она изваяла за неделю до смерти. Лидия сама дала согласие на продажу ее скульптур, пригласила к себе домой, когда уже не могла вставать. Мы договорились, что я буду продавать по две фигуры в месяц, половину от сделки отдавать ее мужу. Я был уверен, что тот в курсе нашей договоренности. После похорон, когда я попытался поговорить с ее мужем, объяснить ситуацию, он не стал меня даже слушать, просто выставил вон. На все попытки отвечал отказом, даже дверь не открывал. Я терял деньги, покупатели злились и портили мою репутацию. Да и я не знал, что делать, ведь столько лет хорошей жизни вместе с Лидией прошло, большие деньги, достаток стали привычными. А потом… появился старик. Я не знаю его имени, не знаю, кто он. Возник из ниоткуда, имени своего не назвал, просто однажды принес в антикварную лавку, где проходила оценка и заключались наши сделки, скульптуру руки Лидии. Это была статуя Родена, вернее, ее идеальная копия. Сделка состоялась, и старик забрал себе половину денег. С тех пор четыре года подряд он приносил раз в три месяца одну из скульптур и забирал половину гонорара за нее. Так продолжалось долго, запасы в мастерской были огромные. Несколько раз мы пытались узнать, кто он, отправляли Сивого следить, но так и не добились правды. Старик ни разу не был дома у Журиных, всегда после сделки садился в автобус и уезжал куда-то за город. За много лет нашего бизнеса мы так и не смогли узнать, кто он такой. Я хотел напугать его или заставить силой рассказать, как он получает произведения Лидии, но боялся, что потеряю свой бизнес. Старик был единственной ниточкой, которая шла к наследству Журиной. Последние полгода старик вдруг перестал появляться, я сам дежурил у дома, отправлял несколько раз Сивого. Мои ребята вскрыли квартиру, когда ее муж умер. Они не успели ничего там взять, там было, было оно! Голоса, крики из стен, из воздуха. Они сбежали оттуда и отказались идти на дело. Я хотел сам сначала. Но когда увидел ее, то сбежал! Поэтому нанял Слона!

Горюцкий трясся теперь так, что еле мог выговаривать слова:

– Я… я видел ее саму. Лидию! Она стояла у окна! Я сам следил за квартирой, сам продумывал, как достать скульптуры. У меня заказы на миллионы! И она была там. Она была! Она… она инсценировала свою смерть, сделала так, чтобы все в нее поверили. Лидия смогла бы так сделать – обмануть всех, заставить поверить в ее смерть. Но зачем? Зачем? У нас ведь так хорошо все шло! А?