ничего особенного не происходит, он растёт. Там, у неё в животе растёт инопланетянин. Чуждая форма жизни. И с ним надо что-то решать. Избавляться. Я боюсь его, но не говорю об этом, просто не знаю – как. Озвучить необходимость убийства, хоть и одобренного врачами, – почти то же, что случилось со Спрингой. Только грязнее.

И про Спрингу нашим не сказала, будто с ней и не виделась. Пусть сами разбираются. Джим почти пробил меня на откровенность, он умеет, но устояла, сдержалась. Мне всё чаще кажется, что чем больше трёпа, тем толще проблемы. Они словно раздуваются, кормятся словами. Нет уж. Я забиваюсь в интернет-кафе, скрючиваюсь за монитором и надеюсь, что завтра будет лучше.

Тощего администратора компьютерного салона зовут Андрей. Он старше меня лет на десять, но не выделывается, не корчит из себя повелителя интернета и знатока жизни. А я попривыкла к его перхоти и несвежим зубам – тем более, что он почти не подходит. Сидим, как два воробья на разных ветках одного дерева. Я возле выхода, он – за админским столом. Я читаю, он бегло печатает, сухо пощёлкивая клавишами. Неплохой парень, но не из наших, конечно. Хотя что такое «наши»?

Не надо думать, надо открыть ещё пару сайтов.

Обычно утренние часы мы с Андреем проводим вдвоём: малолетние любители войнушек расползаются по школам, да и взрослые при деле. Изредка забегают студенты распечатать текст с дискеты или воспользоваться принтером, и всё. Андрей без конца кипятит электрический чайник и дует литрами растворимый кофе из пакетиков. Запах его бурды немного перекрывает затхлость и плесень полуподвальчика, а приоткрытая дверь впускает свежий сквозняк. Вполне сносно.

– Тебе налить? – спрашивает он.

– Что?

– Кофе налить? – Андрей показывает на свою чашку.

Почему бы и нет?

– Давай.

Чашка у меня другая, но тоже из админских запасов. По краю закаменел чёрный ободок, на дне – неистребимый въевшийся осадок. Уже третий день начинаю утро с противного дешёвого пойла, и мне это нравится. Вроде как символ того, что в тесной неряшливой каморке компьютерного салона я – своя. Хоть где-то.

– Слушай, а что у тебя за интерес к синдрому Дауна? – спрашивает Андрей, когда я заканчиваю, выключаю комп и потягиваюсь.

– Это запрещено?

– Эй, эй, не злись. Просто необычно. Реферат по учёбе делаешь?

– Вроде того, – встаю, но не ухожу.

Он ведь совершенно посторонний человек. Даже не знает моего имени, никакой от него опасности. А я так долго молчу, сил уже не осталось. Разорвёт же от всей этой мути, что накопилась внутри.

– Нет, вообще-то нет, – я совсем не уверена, что поступаю правильно. – Не реферат. Хочешь долгую унылую исповедь?

– Давай, только чайник поставлю.

Долго не получается, зря беспокоилась. Мои переживания умещаются в короткий незатейливый рассказ, начисто лишённый надрыва и трагичности. Слова упрощают, обесценивают чувства.

Андрей не перебивает, слушает, потом интересуется, что я хочу найти в интернете. Если бы я сама понимала.

– Я пока не буду обещать, – говорит он, – но попробую немножко помочь. Есть у меня знакомая. Вернее, родственница, двоюродная сестра моей матушки. Я с ней созвонюсь. Ты завтра приходи, ок? Договорились?

– Зачем мне родственница?

– Может, и пригодится.

– Ладно.

Очень сомневаюсь, но приду. Куда мне ещё деваться.

– Стой, – окликает Андрей, когда я начинаю подниматься по лестнице к выходу на улицу.

– А?

– Тебя как зовут?

– Э-э-э… Аля.

– Алина?

– Нет. Алевтина.

– Серьёзно?!.

– Серьёзнее некуда. А что не так?

– Да ничего. До завтра, Аля!

Я только киваю.

Ну да, Аля. Он же не из наших, не поймёт про Никто. Наверняка не поймёт.

31

Джим смотрит с отвращением. Ма разглядывала тараканов на нашей кухне с похожей гримасой. Это когда на первом этаже открылся гастроном и началось нашествие насекомых. Вот и у Джима на лице смесь ужаса и омерзения. Но недолго. Краем глаза он выхватывает моё движение и мгновенно расцветает улыбкой вселюбви. Только я успела заметить. И подумать: неужели и у меня безобразная мина. А потом: это же дети.

Дети. Но он не был готов, если к подобному вообще можно подготовиться.

Я попросила Джима составить компанию, потому что не решилась одна.

– Куда едем? – бодро поинтересовался он.

– Увидишь.

И мы увидели. Маленький сквер за чёрным ребристым забором, ворота на запоре и скрипучую калитку рядом. Никто не остановил, не спросил документы или ещё что. Растрескавшаяся дорожка привела к жёлтому трёхэтажному зданию. Обыкновенному, каких везде навалом, вроде больницы или типовой школы советской постройки. Чуть в стороне, у невысоких тополей с уродливо спиленными ветками, детская площадка: пара качелей, низкая горка, облезлый металлический грибок торчит из коробки песочницы. И ни души. Только картаво крикнула ворона, перелетела с крыши на дерево, да кудлатая дворняга посмотрела глазами мученицы из-под лавки.

– Не привлекай внимания, хорошо? Я буду говорить.

Джим согласно кивнул, и мы вошли.

Длинный унылый коридор с коричневатыми стенами и вытертым линолеумом встретил безлюдными сумерками. В нос ударила тяжёлая смесь запахов лежалого грязного белья, сырости и пригоревшего лука. Где-то на верхнем этаже приглушённо плакал ребёнок. «Ы-а-а-а, ы-ы-а-а-а, – подвывал он, затихал, и снова: – Ы-а-а-а-а». На одной ноте, будто не очень хочется, но надо.

– И что?.. – начал Джим, но я перебила:

– Давай поищем сотрудников.

Мы двинулись на запах еды и довольно быстро наткнулись на дородную тётку в тёмно-синем рабочем халате. Она стояла возле большой раковины в одной из хозяйственных комнатушек и полоскала тарелки в мыльной пене. Рядом, на жестяном столе, высилась гора разномастной посуды.

– Куда в грязном?!. – взревела тётка, увидев нас на пороге.

Я назвала имя-отчество родственницы Андрея, пролепетала, что нам назначено, и попросила позвать. Она явилась минут через пятнадцать. Этакая высокая мосластая лошадь в деловом костюме. Окинула нас угрюмым взглядом, поджала бледные узкие губы:

– Я думала, вы старше. Андрюша сказал, что студенты, но не похоже.

– Мы из медколледжа, – соврала я. – Первый курс.

– Студенческие билеты с собой?

– Ой, а мы не взяли. Не подумали, простите.

Длинное скуластое лицо родственницы стало ещё мрачнее.

– К детям не пущу, – жёстко отрезала она. – Можете посмотреть через стеклянную дверь. Вообще мы такое не разрешаем, у нас не выставочный зал, но Андрюша сильно просил. Пять-десять минут, не больше. Вас это устроит?

– Да! Спасибо большое! – обрадовалась я, но она уже удалялась по коридору, с силой впечатывая в линолеум плоские подошвы. Обернулась, недовольно вскинула руку, и мы бросились догонять.

И вот мы втроём стоим возле двери в игровую комнату, разглядывая через стекло детей лет пяти-шести. Их не больше десятка. Вялые, малоподвижные, словно опоенные снотворными