Шрифт:
Закладка:
Мужчина рассказывал о том, что друзей больше нет. Ни одного. Все предали или отступились. Но он неправильно говорил, потому что у него был один друг, который отдал бы ему свою почку, если понадобилось бы. Которому он мог доверить все свои деньги, и этот друг не взял бы ни копейки. У него был друг, который все свои сбережения ему бы отдал; и отдал, кстати! Который его не бросил, пока он сидел под следствием, передачи передавал, здоровьем интересовался, нанимал адвокатов, ночей не спал и смотрел за его ребенком. Приходил на суды, защищал его как мог, советовал и долгие разговоры вел, составляя план спасения. Не перечислить всего, что делал для него этот друг, который всегда был на его стороне. И за все прощал.
Мужчина изумился: мол, кто это? Невидимый ангел-хранитель, да? Да. Но не только. Это его жена Лиза, вот кто это. Его лучший друг. Мало у кого есть такой друг, правда?
Мужчина махнул рукой и даже усмехнулся: это же жена! Она и должна такой быть! Конечно, он любит жену, и она его любит. Но разве это друг?
Знаете, иногда даже собаку быстрее назовут другом, чем самого близкого человека, мужа или жену. Особенно жену. Жена вроде как обязана быть преданной и верной. Самоотверженной и понимающей. Жена должна оправдывать доверие, но именно ей иногда доверяют самое ценное: детей, деньги, документы, тайны, а потом ее же этак слегка предают и немножко обманывают. Хотя чаще всего именно жена – это и есть лучший и единственный друг. Настоящий.
Друга иногда просто не видят, как этот древний разочарованный грек. Который открывался бесчестным братьям и ложным друзьям, а про жену забыл. Хотя она наверняка была, ждала в соседней комнате, когда он изольет свое разочарование на папирус и придет положить ей голову на грудь. Чтобы она пожалела и поддержала…
Людям невыносимо чужое несчастье.
И невыносима мысль, что беда может случиться с кем угодно, когда угодно, без всякой причины. А эту причину люди стараются отыскать; должна же она быть! Тогда можно избежать опасности – надо просто не повторять чужих ошибок. Ведь тот, с кем случилось плохое, совершил ошибку. Значит, он сам виноват в своем горе.
Так не все размышляют, но многие. И начинают винить того, с кем произошло плохое. Ему следовало быть внимательнее, разумнее, добродетельнее, и ничего бы не произошло. Он сам виноват! Эта мысль приносит иллюзию защищенности.
Но всего страшнее, когда обвиняют близкие. А они обвиняют яростнее чужих – им же надо снять с себя ответственность. Избавиться от своей вины. И так часто во время общего горя раздается укор: «Это ты виноват!» Вместо поддержки вот этот укор раздается, который может окончательно раздавить человека.
Когда у Айседоры Дункан погибли дети, ей сначала горячо сочувствовали. И винили шофера, который вышел из автомобиля, пытаясь его починить. А машина поехала и упала в реку… Айседора просила простить шофера, его вины не было. Тогда обвинили ее. Зачем она жила без брака со своим мужем? И родила незаконно этих бедных крошек? Это ее Бог покарал за плохое поведение! Сочувствие сменилось осуждением.
Но всего хуже были слова мужа, Париса Зингера. Он упрекнул Айседору в том, что она плохо следила за детьми. Она танцевала, вместо того чтобы выполнять материнские обязанности! Дети погибли из-за нее.
А потом и Есенин спьяну, конечно, не со зла, попрекал Айседору: зачем она так много плачет и все о детях говорит? Хватит уже рвать сердце!
Потому не прельщайтесь сочувствием публики – оно быстро проходит. И сменяется поиском причин, а потом – обвинением. И от близких можно ожидать обвинения – так тоже бывает. Не от злобы, а от страха и невыносимой вины. И невыносимой мысли о непредсказуемости жизни…
Люди устают горевать вместе с нами. Устают нести ношу чужой болезни или беды. Это нормально. И это можно пережить, если помнить – сочувствие не бывает долгим. Если нет истинной любви. А истинная любовь – большая редкость. Но она бывает. И узнать ее можно по простому признаку – человек терпит долгую печаль вместе с нами. И не исчерпывается его терпение.
Иван Сергеевич Тургенев был русский барин.
И жил он в девятнадцатом веке, при крепостном праве, в таких исторических обстоятельствах. Тогда незаконнорожденных детей за людей не считали; тогда много кого за людей не считали, хотя и называли «людьми». Потому и мил мне Иван Сергеевич Тургенев – в жестокий век он был добрым отцом. Настолько добрым отцом, насколько это тогда было вообще возможно.
У Тургенева в юности был мимолетный роман с белошвейкой. И родилась дочка от этой связи; маменька сыну сообщать не стала об этом событии – дело было в ее имении. Белошвейку отправила в город и дала немного денег. Девушка спорить не стала – она была никто. Да еще с «прицепом», как сейчас цинично говорят, с незаконнорожденным младенцем. Она стала тихо жить, шить и вышивать – а через год вздорная маменька Тургенева ребенка забрала к себе. Ну, взяла и забрала. Тогда можно было так поступать, если ты богатый.
Девочку Пелагею заставляли тяжело работать, таскать непосильные ведра с водой. Дворня издевалась над незаконной «барышней». А так называемая бабушка назовет гостей, переоденет бедную девочку в чистое платье и загадки остроумные загадывает: «Скажите-ка, милостивые государи и государыни, на кого похож сей ребенок?» Известное дело, на кого – Пелагея была вылитый папа, просто копия. Ну, все посмеются и ребенка обратно отправят работать на дворе, помогать прачке и кучеру…
Тургенев узнал о том, что у него есть дочка, когда девочке было уже восемь лет. Он ужаснулся, когда увидел бедное дитя с огромным ведром, так похожее на него! Хотя тоже мог бы посмеяться – понимаете, тогда это было совершенно обычное
