Шрифт:
Закладка:
Ничего этого Антон утром не помнил. Он помнил только одно — пятно вместо лица.
И можно было бы списать это на пьянку, как во время оной это и делал… Но на протрезвившуюся голову этот успокоительный самообман не работал — сразу проступали пятна из комиссии. Трезвая голова требовала объяснений! Сам их выстроить не мог. И Антон, не особо напрягаясь, позвонил доктору Томасу:
— Привет. Как дела? Что нового? А у меня есть… Да, по нашей теме… Надо поговорить…
Они понимали друг друга уже накоротке. Зачем лишние слова, если есть общая тайна…
— …Договорились. До связи.
Не знал Антон и новостей из жизни друга… Снова пьяным вернувшийся вечером домой Кира впервые нарвался на истеричный скандал по этому поводу…
Взгляд выглянувшей из кухни Дианы в мгновение пережил многоступенчатую метаморфозу: интерес — разочарование — брезгливость — злоба — обида. Прозвучал впитавший и выплеснувший по порядку сразу все эти эмоции вопрос:
— Это ты в больнице с другом так нажрался?!
Следом пошли шепотливые звуки, из которых торчали заострённые, как иглы, концы «с» и «ц», затухавшие в своём свисте по мере удаления Дианы к окну.
— А машина где?
— Тебе-то что? — искренняя обескураженность Кирилла…
Пока обескураженность… На последней грани беззлобия. И тут же:
— Это моя машина! — со звучным подчёркиванием принадлежности.
И этот детонатор сработал! Взорвалось… Вернее, взорвалась… Диана!
— А здесь, вообще, всё — твоё!!!
Осколками разрыва стали брызги слёз и слюны. Вспышкой — взмах рук. Треском и раскатами разрыва стал истерический крик:
— Здесь ничего моего нет! Здесь даже я сама себе не принадлежу! Тебе!!! Твоя вещь! Что хочешь, то и делаешь! Как хочешь, так и издеваешься! С-ско-т-ци-на-а…
И снова «с» и «ц», но теперь через струи и потоки влаги и прижатую к лицу ладонь.
Кира был не то что в недоумении — он был в прострации. Он стоял, покачиваясь и нежно трогая рукой стену прихожей, и пытался сообразить, что с ним самим от премьеры Дианиной домостроевской истерики стало — он протрезвел или наоборот усугубился. Кира не знал, как себя вести… Кинуться утешать любимую? Так он же пьяный, а ей, вроде как, противно — она-то трезвая. Отвалить аккуратно в сторонку — обидится — наплевать ему, дескать.
Он в задумчивости над дилеммой даже хохотнул неосторожно, вспомнив не к месту весёлую сторону понятия «женская логика».
Заполненное Дианой пространство кресла у окна, невидимое мнущемуся в прихожей Кириллу, мгновенно стало и неслышымым. Он едва успел снять с лица лыбу. Из комнаты выглянула заплаканная, но уже не плачущая, Диана:
— Смеёшься, значит? Тебе смешно… Совсем мозги пропил.
Удовлетворившийся её очевидным успокоением Кирилл бухнулся на стул снимать ботинки.
Скандал в его горячей фазе кончился. Взрыв утих. Муж и жена разошлись по разным комнатам. Он — прилечь, забыв обо всём. Она — присесть, чтобы спокойно всё запомнить.
Часть II
Глава 14
Пустоголовый гопник, убитый по неосторожности Малым в больнице, отсутствием мозга его не удивлял. Очевидный дегенерат, чья деградация стала в перевёрнутом мире признаком биологического прогресса… И даже не парадокс «прогресс — деградация» как таковой занимал голову Антона после памятного разговора с доктором в автомобиле.
Он вспомнил-заинтересовался тем самоубийцей, с которого всё и началось. Тоже ведь был безмозглый, но отнюдь не гопник. Кто же он?
Малой зашёл в отдел полиции навести справки. Якобы по службе — его, дескать, участок, ЧП на участке. Но чтобы узнать как можно больше, вести себя решил неофициально — по-приятельски.
Он не хотел думать о себе, как о настоящем исследователе. Убеждал себя в праздности своего интереса, называл его мысленно любопытством, но прекрасно понимал — чувствовал, что в его голове пытается зародиться не уловимая пока в рамки даже не версия, а теория. Её не может не быть при таких-то делах! Она уже зудит и вибрирует. Она требует выхода в ясность.
— Да ничего особенно интересного, — состроив гримасу безразличия и профессионально пытаясь восстановить хоть какой-то крючок, которым покойная личность зацепилась за память, ответил знакомый опер из отдела полиции. — Предприниматель… Купец… Торговал чем-то… Сейчас не вспомню… То ли крупой, то ли туалетной бумагой — не один ли хрен?
— Ну, это официально… А не официально? — Малой сделал ударение на приставке «не» с такой доверительной улыбкой и с таким обезоруживающим взмахом бровей, что опер не мог не улыбнуться в ответ.
— Скажи ещё, что ты должен знать всё, что происходит у тебя на участке…
— Вот именно! Служба есть служба… — участковый ещё и подмигнул, приглашая коллегу на сеанс корпоративного цинизма и повышая тем самым степень доверия до максимальной.
— Ладно… Пошли покурим.
Но ещё когда шли на выход из здания, опер заметил:
— Но интересного, ей-богу, ничего нет. В смысле, криминального…
И когда уже прикурили и уселись под навесом в беседке, продолжил:
— Бюджетные бабки через него перегоняли. Под любой проект — хоть строительный, хоть образовательный, хоть медицинский… Специалист широкого профиля, так сказать… В смысле, контора у него всеядная. Фирма его «консалтинговая». Подставная, чисто. «Стиральная машина». Но всё по уму — по закону. Тендер-шмендер, заявка-шмазявка, конкурс-шмонкурс, проект, защита, статья финансирования — всё, в общем. Никакого криминала! Даже мелких нарушений нет — незачем. Опасно даже! При перекачивании бабла из бюджета в карманы всегда соблюдается особая щепетильность и уважение к закону. Готовится проект. Утверждается, как положено, депутатами. Выделяются по специальной статье деньги… Всё! Остальное его дело как подрядчика… А он не строитель, он не медик, не учитель — он никто. Попка! И он… якобы он… уже потом, после основного договора, заключает договора с реальными деятелями, настоящие хозяева которых — как раз депутаты те самые и люди из администрации. И подряд идёт по вполне приемлемым ценам — никакого завышения! — всё тип-топ, я ж тебе говорю. Прибыль исключительно за счёт объёмов производства. А гарантия их получения — железная! Короче, никакой изобретательности, ничего интересного… Виноватых нет, потому что вины никакой нет — преступления не было.
— А чего ж он тогда застрелился?
— Ты не поверишь!..
У опера в глазах огонь зажёгся, когда он в ответе повернулся лицом на Антона, у которого от этой живости что-то такое манящее даже жилы в груди потянуло:
