— Я у тебя лягу, не хочу, чтобы в постоялых дворах меня видели, — он вспомнил, что съел немного хлеба, что дал ему Максимилиан, съел этот хлеб, не вылезая из седла, — и поесть дай мне. И моим людям тоже.

— Всем вашим людям дать еды? — испуганно спросил купец, вспоминая, что людей у кавалера целый отряд.

— Да. Что, боишься разориться? — Волков усмехнулся. — А представь, купец, что мне их каждый день кормить.

— У меня просто нет столько еды дома. Надобно купить, а где сейчас купишь, ночь на дворе, разве что в трактире.

— Так купи. Не мог лодок найти, сколько нужно, так хоть еду найди.

Последний день перед началом дела — он всегда самый тяжёлый. Если нет у человека дел, который его отвлекут, так его будут тяжёлые мысли изводить. Всё ли он сделал правильно, всё ли предусмотрел. И главный вопрос, что мучает всякого, кто ремеслом воинским живёт: вернусь или нет, а если вернусь, не хворый ли, не увечный ли? У него, конечно, была Агнес. И она ему всё наперёд говорила, но… Он не верил ей до конца. Какая бы она ни была видящая и знающая, всё равно не верил. Генерал и раньше, в молодости своей солдатской, ходил к гадалкам, как и все его суеверные товарищи, и заговорённые предметы с собой носил в молодости. Но прекрасно понимал, что и предсказатели ничего толком предсказать не могут, а заговорённые амулеты не защитят тебя от копья жандарма или от сильного удара клевца по шлему.

Сидеть в доме купца до вечера, до прихода Брюнхвальда и Рохи, и думать о всяком этаком он не мог, это было выше его сил. Поэтому кавалер, взяв с собой несколько человек, поехал на пристань. Чего ему бояться? Что купчишка какой увидит его, сообщит о том завтра в кантоне кому-нибудь? Так горцы о его приезде уже знают, а войска с ним нет, значит, им и волноваться не о чем. Если, конечно, не прознают они, что кавалерийский полк и баталия ландскнехтов выдвинулись уже к их стороне.

А на пирсах как раз стала на выгрузку большая и новая ещё баржа.

Под рогожами тюков разных горы. Товары, кажется, из Нижних земель. На барже заправляет всем молодой здоровый детина, стоит на корме, на всех покрикивает. Волков пошёл сразу к нему:

— Ты хозяин?

— Я, что надобно вам? — спрашивает детина так, что сразу видно — знает себе цену.

— Нанять тебя хочу. На неделю. Плачу вперед.

Он ещё договорить не успел, а хозяин баржи кричит ему:

— Нет! — и для верности головой трясёт.

— Отчего же нет? — Волков смотрит на него пристально.

— Дела у меня, уже есть заказ, — отвечает детина.

— Две цены даю, — не отступает генерал.

— Говорю же, нет, — отвечает ему хозяин и тоном говорит таким, что твёрже, чем железо.

— Давал тебе две цены, так теперь за одну поплывёшь со мной, — начинает злиться кавалер. Он делает знак рукой.

Тут же Максимилиан что-то шепчет Людвигу фон Каренбургу и Рудольфу Хенрику, и оба молодых господина, расталкивая грузчиков, что несут с баржи тюки, лезут на баржу, ловкие, быстрые, подходят к лодочнику, а руки держат на эфесах своих мечей.

— Это что? — восклицает тот.

— Сказал я тебе, что нанимаю тебя, просил по-хорошему, две цены давал. А ты только дерзил мне и упорствовал в глупости своей.

— Да разве ж так можно? — восклицал изумлённый детина, глядя на стоящих рядом с ним молодых господ неопрятного, угрожающего вида, которые ещё и руки свои держали на железе. — Это беззаконие!

Тут Волков даже смеяться стал:

— Беззаконие? Дурак, в этих местах закон — это я.

— Я жаловаться буду! — продолжает дурень.

А генерал ещё больше смеётся:

— Жаловаться? Кому? Кому ты, дурак, жаловаться будешь? Может, архиепископу Ланна? Или, может, курфюрсту Ребенрее? Или, может быть, консулам кантонов пожалуешься? Может, горцы тебя послушают?

— А, — прозревает детина, — знаю я, кто вы.

— Знаешь? И кто же я? — Волков улыбается.

— Вы тот, кто людям спокойно жить не даёт по всему верховью реки, вы Эшбахт, местный задира и раубриттер.

Эти слова, вернее даже, презрительный тон, которым они были произнесены, вдруг задели генерала. Да ещё и сказанные ему в присутствии его выезда и нескольких гвардейцев. Он сразу смеяться перестал, помрачнел прямо на глазах и кричит господину Хенрику, потому что тот высок и широк в плечах:

— Господин Хенрик, а ну-ка дайте мерзавцу в рыло как следует.

Господину Хенрику повторять надобности нет, он сразу кулаком бьёт лодочника сбоку в лицо. А фон Каренбурга и просить нет нужды, он ещё и ещё добавляет наглецу по физиономии. Тот хватается за разбитое лицо, но стоит, не падает лодочник, а Волков и кричит ему:

— Хотел с тобой по-хорошему, так ты, дурак, ласки не понимаешь! Поедешь со мной без денег, а ещё раз рот раззявишь и начнёшь дерзить, так велю тебе брюхо распороть и бросить тебя в реку, на радость ракам! А лодку твою заберу себе! А если вдруг кто отважится спросить у меня про тебя, так отвечу, что наказал тебя за дерзость языка, и того моего ответа для всякого будет довольно!

Лодочник, вытирая кровь с разбитого лица, лишь косился на обидчиков и больше ничего не говорил.

Так кавалер нашёл себе ещё одну баржу для похода, и та баржа была весьма для него выгодна.

Глава 10

И всё-таки тревога так и не покидала генерала, даже за обедом. Ел мало, пил больше, пока наконец не приехал Габелькнат и не сообщил:

— Господин полковник Брюнхвальд обещал быть до ужина. А господин майор Роха со своими людьми будет и ещё раньше, так как идёт он очень споро.

— Максимилиан, — начал кавалер, — как люди придут, надобно их перед посадкой на баржи накормить как следует.

— И напоить было бы неплохо, — согласился знаменосец.

— Да, — Волков кивнул и полез в кошель, — возьмите часть гвардейцев и сержанта, найдите мясников, выкупите у них мясо, у пивоваров пиво, поваров найдите, посуду, чтобы к приходу людей им была горячая еда. А их будет больше тысячи человек. Всё, что найдёте, приказывайте свозить сюда.

Максимилиан тут же, взяв с собой сержанта Франка и пятерых гвардейцев, поехал в город искать всё нужное. А кавалер позвал к себе Хенрика и фон Каренбурга и говорит им:

— Слышали, господа, что скоро уже тут будут наши части?

— Слышали, господин генерал, — отвечает ему фон Каренбург.

— Думаю я, что враги наши раньше времени знать об