— Да, — сказал Казаков. — Затем и пожаловал. Пятеро убитых — дело серьезное.

— Ну, так а я-то тут при чем? — спокойно произнес Подкова. — Какое мне до того дело? Хвораю я, разве не видишь?

— Так ведь убили их твои орлы, — сказал Казаков.

— А у тебя что же, имеются доказательства, что это они? — Подкова зевнул. — Коль они у тебя есть, то и поступай по закону. От меня-то что тебе нужно?

— Доказательств у меня нет, — признался Казаков. — Но почерк…

— Почерк! — с иронией произнес Подкова. — Какой такой почерк? Что, удар ножом или пиковиной под ребро — это ты называешь почерком? Не смеши меня, начальник. Так может сделать любой доходяга из бытовиков. Ты со мной согласен?

— А то как же! — самым кротким тоном произнес Казаков. — Конечно, я с тобой согласен! Кто же не знает, что у нас в лагере у каждого бытовика при себе острый нож или пиковина! Все об этом знают!

— Ты, начальник, на моих орлов понапрасну не греши, — сказал Подкова. — Они это сотворили или не они — откуда же мне знать? Они, знаешь ли, мне об этом не докладывают. Прошли те времена, когда вор в законе знал все и обо всех… Сейчас совсем другое дело, не стало прежнего почитания, никто не уважает воров в законе, каждый сейчас сам по себе! Захотел — зарезал…

— Да, конечно, — покрутил головой Казаков. — Но все убитые были моими осведомителями.

— Да что ты говоришь! — Удивлению Подковы, казалось, не было границ. — Неужто все пятеро! Ай-ай-ай… Да что же это такое творится в лагере? Это же получается, что отныне ты, начальник, остался без глаз и ушей! Ай-ай-ай… Искренне сочувствую. Но скажу тебе, не таясь: я очень даже допускаю, что это именно блатные расправились с твоими стукачами. Прознали, что они стукачи, ну и взыграла кровь молодецкая. Блатные не любят стукачей. Какой бы масти стукач ни был, а не любят. А уж кто именно из них это сотворил, я не знаю. Говорю, как на исповеди. Да и знал бы — не сказал. Разве тебе это непонятно?

Говорить больше было не о чем. Казаков встал.

— Ну так, спасибо тебе, Подкова, — сказал он. — Приятная у нас получилась беседа. Полезная.

— Уж какая получилась, такая и получилась, — развел руками Подкова. — Заходи и в другой раз. Чем смогу — помогу. «Куму» отчего не помочь? Святое дело!

Казаков ничего не сказал и совсем уже хотел уходить, но неожиданно Подкова его остановил.

— Зачем же ты выдал своих стукачей? — сказал он Казакову в спину. — Не надо было их выдавать — их бы и не убили. Себя вини, начальник, а не меня.

Казаков ничего не ответил, несколько секунд постоял, опустив голову, затем вышел.

Глава 11

Если три человека думают одинаково, значит, виноват тот, кому Казаков рассказал о своих осведомителях. А по всему выходило — нужно побеседовать с начальником лагеря.

Разговор Казакова с Сальниковым состоялся в тот же день. Вернее, уже вечером. Весь день Сальников отсутствовал в лагере — ездил объясняться с начальством по поводу убитых заключенных. Ничего, объяснился и убедил начальство, что все пять убийств дело рук блатных, а причина — внутрилагерные разборки. Дело было обычным, в других лагерях случались подобные происшествия, поэтому начальство не стало делать никаких оргвыводов относительно Сальникова, а просто порекомендовало ему поактивнее заняться расследованием и держать его под неусыпным контролем. Никаких комиссий и следователей начальство в лагерь посылать не намеревалось: людей было мало, а дел — невпроворот.

Помимо начальства, Сальников встретился и с Петром Петровичем и доложил ему о том, что он успел сделать в плане подготовки к восстанию. Доложил и о случае с убитыми осведомителями.

— Ай, как нехорошо! — поморщился Петр Петрович. — Как неаккуратно и непредусмотрительно. Нельзя же действовать так топорно! А теперь этот ваш оперуполномоченный будет рыть землю, чтобы установить истину. Да и что тут устанавливать? Тут все на поверхности. Достаточно элементарных логических умозаключений, и он поймет, что произошедшее дело ваших рук. Вашего недалекого ума, точнее говоря! И это означает, что вы будете разоблачены. И что же вы теперь намерены делать?

Сальников молчал. Он не знал, что сказать.

— Молчите? — спросил Петр Петрович. — Молчание — это, конечно, дело хорошее, но — не для нашего случая. Нам надо действовать немедленно и решительно, иначе вся операция пойдет к черту и вам придется за это отвечать! Могу даже сказать, что именно вас ожидает в случае срыва операции…

— Что именно я должен делать? — спросил Сальников.

— Думаю, вы догадываетесь об этом и без меня! — резко ответил Петр Петрович. — Но так и быть, растолкую. Вам необходимо убрать вашего оперуполномоченного. Незамедлительно.

— Убить, что ли? — задал совсем необязательный вопрос Сальников.

— Нет, отправить его в Кремль для награждения орденом, — вспылил Петр Петрович. — Разумеется, убить!

— Понятно, — угрюмо произнес Сальников.

— А коль понятно, то действуйте! — велел Петр Петрович. — Да глядите, не оплошайте и на этот раз. Все должно быть сделано тонко и аккуратно. То есть чтобы на вас не упала ни малейшая тень подозрения! Это вам не убийство пяти заключенных. Вам все ясно?

— Да, — кивнул Сальников.

— Стрелять в него нельзя, — сказал Петр Петрович. — Потому что поневоле возникнет вопрос: кто убил его выстрелом? У заключенных огнестрельного оружия нет, поэтому подозрение падет на вас или ваших подчиненных. Вы должны быть вне всяких подозрений. Организуйте это дело так, будто оперуполномоченного убили сами заключенные. К примеру, те же уголовники. Почему бы и нет? И пускай ищут… А вы тем временем будете продолжать свое дело. О результатах докладывайте мне немедленно!

С тем и расстались. Ближе к вечеру Сальников вернулся в лагерь. Здесь его ждал оперуполномоченный Казаков.

— Надо поговорить, — сказал он. — Срочно.

— Что, есть что-то новое в расследовании? — помедлив, спросил Сальников. — Или убили еще кого-то?

— Пока — никого, — сухо ответил Казаков. — Просто важный разговор.

Они прошли в кабинет начальника лагеря.

— Я слушаю, — сказал Сальников. — В чем дело?

— А дело вот в чем… — начал Казаков и рассказал о своих умозаключениях относительно убийства осведомителей. О том, что на такие умозаключения его подвигли санитар-осведомитель и вор в законе Подкова, он рассказывать не стал.

— И вот я хочу знать, как же так получилось?.. — закончил рассказывать Казаков. — Я уж думал и так, и этак… Не понимаю!

— Да, действительно, — в раздумье